Алтарь Отечества. Альманах. Том 3

А ещё пробивается из глубины далёкого-далёкого детства, рвёт сердце на части, полузабытая песня, которая накрывает меня волной грусти вместе с воспоминаниями: «…А в саду было тихо и спокойно, Сквозь деревья светилась луна. На зелёном ковре мы сидели, Целовала Наташа меня…». Не успела я порадоваться за влюблённых, как тут же наворачивались на глаза горькие слёзы за брошенную девушку: «Мне не жаль, что я тобой покинута, Только жаль, что люди говорят…».

Заканчивалась одна песня, за ней шла другая. Ряды, как по команде, замирали: ребята становились в круг. На мгновение зависала тишина, и только всхлипы матери нарушали её. Ребята решали, какую песню затягивать. Малышня, перестав бегать, замирала на несколько минут, с тревогой наблюдая за взрослыми.

С ещё более глубокой болью щемило сердце от песен, раньше звучавших в далёкой Расее, но только теперь добравшихся до моего молдавского, певучего края, тут доселе неслыханных… Их тоже привезли с собой фронтовики: «…Если любишь – найди, Если любишь – приди, Этот день не пройдёт без следа…Если ж нету любви, Ты меня не зови, Всё равно не найдёшь никогда…», «…До тебя мне дойти не легко, А до смерти – четыре шага…». Уж в то время знали, что такое любовь и разлука. Иногда разлука навсегда.

Тут к рыданиям матери присоединялся усиливавшийся плач молодых девчонок.

Мне тогда не очень понятна была причина такой резкой метаморфозы, но только с годами я поняла: девушки плакали, боясь повторить судьбу матери, не дождавшись любимого… Потому щемящая грусть захлёстывала девичьи сердца.

Процессия проводов подходила к трассе, по которой провожали всех на фронт. Здесь уже песни смешивались, как будто шло соревнование среди огромной толпы: тут затянули «Раскудрявый клён зелёный, лист резной…», а там – «Выйди на крылечко, Ты моё сердечко…». И обязательно в который раз «А помирать нам рановато…»! И уж очень чётко вижу и слышу, всеми сельчанами любимой незатейливую песенку: «…Прощай, Рио-Рита! Я покидаю берег сердцем битый, И здесь, Рио-Рита, Свою любовь увидел в первый раз…».

Эта песня мне очень нравилась! Хоть и не всё понимала я в этой, прилетевшей из-за океана, песне.

Не помнится, чтобы во время «проводов в мужество» парни и девушки танцевали. Чётко в сознании звучат мелодии. Это уже несколько позже в сельском клубе мы веселились и отводили душу в танцах в праздники и на фестивалях.

Бесхитростные песни о любви. А любовь всегда живёт по своим, неписаным канонам. Словно пожар, обдаёт молодые сердца, не выбирая места и времени…

Ещё кровоточили послевоенные сердечные раны матерей. Как они голосили! Так жалобно плачет только материнское сердце. В каждые очередные проводы песни-плачи и причитания были первым признаком того, что застолье пора заканчивать и выходить из двора на улицу: такие проводы были ежегодно в течение длительного времени. Я перестала их слышать где-то к середине шестидесятых годов.

Сентябрь 1961. Я первокурсница

Люди стали привыкать к новой, мирной жизни.

Туп-туп, гуп-гуп…

Каждый день почтальон проезжал на каруце мимо нашего двора. Сидел он как-то необычно в ней: как будто сидит, но… одна нога свисала чуть ли не до земли. И нога была… не нога – а деревянная ступка.

Я удивлённо спросила как-то отца, почему уйко[8] Иван НАКАЙ так странно сидит в телеге, что с его ногой? Почему она неподвижна?

И отец мне поведал:

– Так мы ж з Иваном на фронте были. Немец його ранив, ногу зовсим отбил. – Ему сделали протез. Так и ходе Иван! А сколько таких безногих Ива-а-нив!.. На протезах, или на дошичках (дощечках) с колесами передвигаются по земли. Руками отталкиваются от земли – так и идут. Из нашего села богато людей погибло на фронте, а хто остався в живых, – раду-вовся: нехай будэ без ноги, но живый! Як раз, як и я сам.

До самой смерти дяди Ивана я видела его с вожжами в руках, рядом – сумку, полную газет, писем. В те времена писали письма многие: кто-то родных всё ещё с фронта ждал, а кто – в армию писал, ждал ответа от сыновей.

Село наше большое, простирается более трёх километров в диаметре. Оно раскинулось по одну и другую сторону шоссейной дороги по пригоркам, холмам, оврагам, доходит до леса. Иван Накай жил как раз на самом краю села у леса. Колхоз ему выделил каруцу с лошадью. Он её и содержал, кормил, поил, ухаживал.