В заметке, обведенной фиолетовым карандашом, говорилось о странной метаморфозе: на мосту, известном в округе тем, что стал излюбленным местом самоубийства местных полицейских, вчера вечером покончили жизнь сразу три монаха, причем все три иностранца. Их тела вчера же вечером были обнаружены неким рыбаком на каменистой отмели. Причем рыбак этот обнаружил в карманах каждого из них все полагающиеся иностранцам документы, а также отпечатанные на пишущей машинке предсмертные записки одинакового содержания: «Прости меня, Господи, ибо оказался я недостойным ни милости твоей, ни веры Христовой, ни своего церковного сана. Слишком слабым предстал я перед искушениями бренных телес и происками сатанинскими. Ухожу в царствие твое за искуплением». И дальше следовала подпись каждого из убиенных, но уже от руки, дабы ни у кого никаких сомнений..
«Что ж, — признала доктор Жерницки, — сработано хотя и нахраписто, но вполне профессионально. Умеют здесь вскрывать “резидентские гнойники”» и зарывать в землю проблемы.
«Из проверенных источников, — доверительно комментировал самоубийство “святош” и тексты их предпогибельных посланий корреспондент газетенки, — редакции стало известно, что все трое монахов были закоренелыми гомосексуалистами и покончили жизнь в порыве раскаяния, под угрозой изгнания из своих монастырей и отлучения от церкви. Причем один из этих монахов, известный по монастырской кличке Тото, в свое время, за грехи свои содомские, уже изгонялся из монастыря. Но затем, по ходатайству архиепископа, вновь был пострижен в монахи, поскольку появились основания считать, что в грехах своих он якобы раскаялся. Но оказалось, что сатанинские силы значительно сильнее монашеских молитв и воздержаний, и куда ухищреннее, нежели сам Тото и его архиепископ-покровитель могли предположить…»
— Дивные дела твои, Господи, творятся в этом мирном альпийской городке! — молитвенно произнесла Софи, выбрасывая газетенку в корзину для мусора.
Едва она покончила с утренним туалетом, как позвонил военный атташе германского посольства полковник фон Кроун и объявил, что он уже ждет ее в внизу, в ресторане, с очень важными для нее известиями. Когда Софи вошла в ресторан, какой-то седовласый поджарый господин, сидевший у крайнего столика, приподнялся и, плотоядно пройдясь взглядом по ее талии, по-французски поприветствовал ее, а затем потянулся к ее руке для поцелуя вежливости.
Нескольких мгновений хватило Софи, чтобы сообразить, что для военного атташе он староват и что германский офицер не стал бы приветствовать ее на французском. Уже хотя бы из чувства патриотизма. И в ту же минуту она обратил внимание на человека в мешковатом гражданском костюме, приподнявшегося из-за столика, стоявшего в дальнем углу.
В худощавой фигуре француза виделось больше выправки, нежели в том господине, который уже даже высоко, но безвольно приподнял руку, словно бедуин в пустыне, давая понять, что ждут ее именно за тем столиком. Но ничего не поделаешь.
Полковник Кроун оказался не в меру располневшим армейским старцем, получившим свой чин еще где-то на полпути между Первой и Второй мировыми войнами и так и засидевшемся в нем. С профессиональной печалью гробовщика на лице он сообщил Софи, что она уволена из германских ВВС в отставку в чине майора и ей назначена соответствующая пенсия. Но поскольку гарантировать выплату этой пенсии новым, послевоенным правительством Германии ни штаб ВВС, ни лично рейхсмаршал Геринг не могут, то в течение трех суток годичная пенсия ее будет перечислена на тот счет, который был предоставлен штабистским финансистам из Главного управления имперской безопасности.
Атташе извлек листик, на котором был указан один из только что открытых швейцарских счетов Софи, и попросил подтвердить его правильность и дееспособность.
— Уходить со службы всегда сложно, — попытался утешить ее полковник, хотя Софи еле сдерживала порыв радости.
— Но даже это я как-нибудь переживу, — с одесской непосредственностью заверила его Софи, присаживаясь на предложенный стул.
— Поверьте: ваши покровители из СД мудро решили, что вас следует изъять из вооруженных сил рейха, — объяснял отставному майору замысел его покровителей военный атташе. — Причем сделать это нужно задолго до капитуляции, чтобы после падения рейха вы не оказались в лагере для интернированных. А, по требованию победителей, такое завершение нашей с вами службы, майор Жерницки, вполне возможно.
— Тогда придется взрывать еще и правительственные здания Швейцарии, — вспомнила Софи о своем недавнем разговоре с английским дипломатом. — В качестве диверсионной мести.
Услышав это, атташе испуганно помахал руками, предупреждая, что в стенах ресторана откровенничать не стоит. Словно поверил, что она и в самом деле прибегнет к своей диверсионной мести.