Алпамыш

— С нами говоря, над нами не глумись.
Хочешь кумыса, — к тому шатру спустись.
Только если наш отведаешь кумыс,
В собственных словах, смотри, не заблудись.
Меру животу коль знаешь своему,
Время не теряй — спустись к шатру тому, —
Нашим кумысом, проезжий, — насладись…

Хоть и огорчился сердцем Алпамыш,
На слова рабов он улыбнулся лишь,
Привязав коня, спустился пеший вниз.
Видит он кумыса полные сабы.
Взял одну — единым духом осушил,
Но одной — едва лишь горло освежил.
Сколько было, столько он опустошил —
Все до капли выпив, жажду заглушил,
Сел на Байчибара — дальше заспешил…
Захотели пить и пастухи-рабы.
В тот шатер приходят — пусты все сабы.
Смотрят и не верят: «Что за чудеса!
Кто же может выпить столько кумыса?
Для него саба — что для других каса!
Кто же он такой, откуда он взялся?
Бедствие на нас наслали небеса!
Кумыса ни капли ни в одной сабе!
Как же было нам вообразить себе,
Чтоб людской породы существо могло
Столько влить в себя и чтоб живым ушло! —
Брюхо кумысом ему бы разнесло!..»

А меж тем — от них все дальше был Хаким.
Едет по летовкам тучным он своим, —
Озеро в степи раскинулось пред ним.
Замечает он у вод лежащий скот,
Собственный, ему принадлежащий скот.
Встречным Хакимбек вопросы задает:
«Как зовется край? Какой народ живет?
Кто хозяин этих пастбищ, этих вод?
Чей такой обильный тут пасется скот?»
Ни одна душа его не узнает.
Думают: «Приезжий, человек чудной,
Может быть, имеет замысел дурной,
Может быть, подослан вражеской страной?
Лучше бы от нас держался стороной!»
Этот с опасеньем смотрит, а иной
Грубо повернется к путнику спиной,
Третий — за булат берется поясной…
Едет Алпамыш вдоль озера Бабир,
По своим владеньям, по земле родной
Едет он, никем не узнанный батыр,
Говоря: «Какой несправедливый мир!»
Грустно покидая озеро Бабир,
Смотрит на верблюдов, думою томим
О своей сестре, о Калдыргач-аим.
Ничего о ней не ведает Хаким.
Будет иль не будет в жизни встреча им?

Верблюды, которых пасла Калдыргач, лежали себе на приозерной траве. Среди верблюдов, что в долю Алпамыша входили, был один старый нар черной масти. Алпамыша и он погибшим считал и, горюя по хозяину своему, в течение семи лет пролежал, не вставая с земли. Возвращение бека своего почуяв, заревел он вдруг во всю свою былую мощь, вскочил на ноги — на дорогу вышел.

На Калдыргач-аим, пасшей верблюдов, одежды приличной не было, в лохмотья одета она была, голое тело сквозь дыры виднелось. Побежала она за верблюдом, покрикивая: