Алпамыш

— Э, Барчин, доверься матери своей.
Сердце без причин не рви на сто частей.
Белый свет увидев, станешь веселей,
В странствиях узнаешь много новостей.
Калмыки нас примут, как своих гостей.
А пройдут года — в родной вернешься край,
И тогда с друзьями школьными играй.
Ой, дитя мое, живи — не умирай!
Ты еще всего не можешь понимать,
Юный ум незрел, нельзя ему внимать,
Пожалей себя, не мучь родную мать!
Доченька моя, утешься, ободрись,
Ты отцовской мудрой воле покорись,
С участью своей на время примирись, —
На коня садись, мой стройный кипарис!
Слушай, Барчин-гуль, что я тебе скажу:
Я тебя, дитя, чем хочешь, ублажу.
Как невесту, в путь-дорогу снаряжу.
К счастью, может быть, нежданный наш отъезд.
Разве ты одна с родных уходишь мест?
Мало ль вас, красавиц, молодых невест?
Почему же их тоска-печаль не ест?
Посмотри на сверстниц, — шутки, песни, смех, —
Что же ты одна несчастна среди всех?
От всего народа нам нельзя отстать.
Пожалей, дитя, свою старуху-мать, —
Плакать перестань, — на иноходца сядь!
Свет в моей юрте убогой не гаси.
От обид и горя бог тебя спаси!
Все, о чем мечтала, у меня проси.
Я тебя утешу в прихоти любой.
Родинку иметь ты хочешь над губой, —
Щечку я тебе надрежу[8] — бог с тобой!
Только не упрямься — на коня садись…
Э, дитя, твои косички расплелись,
Шелковой волнистой пряжей развились, —
Дай-ка я твою головку причешу,
У тебя, дитя, загадку я спрошу —
Может быть, тебя немного рассмешу:
Если бы за каждый волос брать калым,
Сколько взять калыма за Барчин-аим?
Беден был бы мир со всем скотом своим!.
Что в твоем сердечке, твой отец не знал,
Как я ни просила, — он не уступал,
Снарядиться в путь, не медля, приказал.
Коль откочевать решили в край иной
Десять тысяч юрт — весь наш народ родной,
Можно ли тебе остаться тут одной?
Знай, мое дитя, — мне тоже тяжело,
Только все равно придется сесть в седло!
Пусть от дум твоя не сохнет голова, —
Год иль два пройдут, иль даже дважды два,
Ты в Конграт вернешься, только будь жива!
Вещие мои да сбудутся слова!
Птицей быстрокрылой ты, дитя, была, —
Горе надломило легкие крыла.
Резвым скакуном, тулпаром ты была, —
Но копыта сбились — ты изнемогла.
А теперь, дитя, благоразумной будь,
Не горюй, не плачь, — пора нам ехать в путь.

Видя, что весь народ байсунский откочевывает, смирилась Барчин, отобрала себе в спутницы сорок сверстниц-прислужниц и села на скакуна. Десятитысячеюртный народ тронулся в путь.