Алпамыш. Узбекский народный эпос(перепечатано с издания 1949 года)

— Что Ултан — насильник, знает весь народ,
Но для тяжбы с ним кто силы наберет?
Ты, дитя мое, прими и то в расчет:
Кто правитель — тот и заслужил почет.
Хоть Ултан — разбойник, все ж он — мухурдар,
С этим примириться следует, Ядгар.
Ты уже подрос — и должен понимать:
Для спасенья жизни в брак вступает мать.
Ты сними с души забот и горя кладь,
Мать отдав Ултану, дело с ним уладь.
Стал теперь Ултан грознее, чем дракон:
Если весь Конграт паршивцем угнетен,
Если перед ним трепещет весь Байсун,
Покорись и ты насильнику, мой сын.
На него обманом напусти туман,
Заслужи его доверье, Ядгарджан, —
Будешь вместе с ним Байсуном управлять.
Этим наставленьем сердце укрепи, —
Мать свою Ултану в жены уступи…

Ответил на это Ядгар таким словом:

— Скорбный раб, кому открыться я могу?
Пред своим народом в тяжком я долгу.
Прежде, чем отдам родную мать врагу,
От его руки готов я умереть.
Совесть, милый дед, и честь я сберегу:
Негодяй в Ядгаре не найдет слугу, —
Брачный этот пир испортить побегу!..

Такое слово от Ядгара услыхав, воскликнул мнимый Култай: — Молодец, сын мой! От честной матери рожденный, таким и оставайся всегда. Я тоже, от стада придя, отправлюсь-ка на пир этого сына потаскухи, — насколько смогу, праздник его расстрою… Ты, хотя еще малое дитя, а я — седовласый старец, но, как говорится, — из двух половин получается один. Такая в народе поговорка есть…

Такого теплого слова ни от кого никогда не слыхал Ядгар. Этим словом его мнимый дед Култай обласкал. Сердце в сироте взыграло, — не хочет он со стариком разлучаться.

Говорит ему Култай-Алпамыш:

— Если мы вместе с поля придем, скажут они: «Что между малым и старым? Наверно, сговор какой-то у Ядгара с Култаем». Врозь должны мы прийти: ты — со стороны улака, я — со стороны тойханы. Путь одинаковый — явимся в одно время с двух сторон; по данному тобою знаку, я затею ссору…

Теперь послушайте о приходе Култая-Алпамыша в пиршественный дом:

Вкус его речей отведай стар и мал!
Голосом своим весь мир он всколебал,
Он идет, дубинку-посох волочит, —
У ворот Конграта на колени пал.
Через те ворота в город он идет —
Знатный и простой он видит свой народ,
И родную мать, кормилицу свою,
Сам неузнанный, он сразу узнает.

Чистя требуху и головы зарезанных для пира баранов, сидела его мать на краю арыка. Не выдавая себя, подошел к ней Култай-Алпамыш, — говорит:

— Гай, как поживаете, тетушка Кунтугмыша? Живу я в степи при стадах, о вас не слыша…

Посмотрела на него мать-старуха, смотрит — пастуха Култая облик, слушает — Алпамыша голос: И такие она слова ему сказала:

— «Гай» ты произнес — и сердце взвеселил, —
Все мои больные кости исцелил:
Голос Алпамыша слух мой уловил…
За Култая ты не выдавай себя!
Слабые мои глаза опять сильны,
Внутренности все мои раскалены,
Высохшие груди молока полны,
Слезы счастья мне на старости даны.
Были мы с тобой семь лет разлучены, —
Мне ни солнца свет, ни ясный свет луны
Без тебя ни разу не были видны;
Улыбнуться мне ни разу не пришлось;
Ворот мой от слез давно промок насквозь…
За Култая ты не выдавай себя!
Я терпела здесь и горе, и позор,
Но жила святой надеждой до сих пор.
Не бросай же тело матери в костер!
Поспеши к Барчин — утешь супруги взор…
За Култая ты не выдавай себя!

Услышав слова матери своей, сказал ей Алпамыш: