Я подхожу к двери, чтобы снова выглянуть, и что-то хрустит у меня под ботинком. Я наклоняюсь и поднимаю. Это маленький деревянный зонтик. Что-то не даёт мне покоя с тех самых пор, как мы пришли в это место. Я смотрю на пыльных танцовщиц хулы[226] у стены и лампы в форме тики[227], и до меня наконец доходит, что этот полуразрушенный гадюшник — «Бамбуковый дом кукол». Крыша рухнула на барную стойку, но музыкальный автомат там, где и должен быть. Стеклянный купол у фасада разбит. Пыль лежит внутри небольшими дюнами. Сцена словно для обложки композиции Мартина Денни «Мизирлоу»[228].
— Моя подруга по-прежнему в психушке. Как думаешь, есть шанс, что если она всё ещё там, то жива?
— Не могу сказать, но насколько я понимаю, в психушке остались пациенты, имеющие более мягкий характер. Те, у кого была сила и воля, давным-давно сбежали.
Что-то щекочет мне руки и ноги. Дристуны. Адские песчаные мухи. Они не опасны, просто противны. Если они найдут тебя, а ты слишком долго будешь стоять неподвижно, налетят остальные, и в итоге ты окажешься погребённым в них.
— Мы не можем оставаться здесь. У тебя один час, чтобы мы добрались до Элефсиса.
— Один час, или что?
Его голос звучит дерзко, словно я задел его чувства.
— Или я решу, что ты всё это время ебал мне мозги. Не забывай. Я тот, у кого нож. Давай начнём с этого и дадим волю нашему воображению.
Он кивает на заднюю дверь.
— Самый быстрый путь — это тот подъём в тридцати метрах отсюда. Ещё он самый крутой и самый опасный.
— Показывай дорогу.
— Это приказ?
— Вежливая просьба.
Подъём, о котором говорил Джек, — это целый перекрёсток, который был выбит из улицы под углом в сорок пять градусов. В воздухе над нашими головами висят пара ресторанов, небольшой торговый центр и бензозаправка. Провал внизу настолько заполнен разбитыми машинами и мотоциклами, что находится практически на одном уровне с улицей. Мусор варится в тех же самых кровавых нечистотах, что были в воронке снаружи «Голливуд навсегда».
Я карабкаюсь, цепляясь за бензоколонки внизу и направляясь к пустому гаражу. Добравшись туда, я тяну себя вверх по металлическим опорам разбитых паркоматов. Оборачиваюсь, чтобы проверить, и вижу, что Джек медленно следует за мной вверх. Не думаю, что он всё ещё рад моей компании. Вся его теория о том, что у судьбы есть причина швырнуть нас в один салат, улетучилась. Похоже, всё, чего он хочет, это пройти через всё, не оказавшись в итоге в Тартаре с Маммоной.
Пока Джек поднимается, под его опорами для рук образуются трещины. Он проследовал за мной через гараж и теперь тянет себя вверх по сломанным паркоматам. Когда он переносит свой вес на очередную опору, трещина под ней расширяется. Последние две опоры качаются, как гнилые зубы. Моя рука обхватывает твёрдое основание вывески торгового центра. Я двигаюсь вверх к вмонтированному в тротуар автомату по продаже газет. Джек хватается за прочный фундамент вывески торгового центра до того, как опоры поддаются.
Когда он оказывается в безопасности, я заползаю через вход в винный магазин. Если мы пройдём через него, то задняя дверь выведет нас к вершине подъёма. Внутри винного магазина воняет. Тысяча разбитых бутылок вина, водки, пива, скотча и содовой пропитали гору фастфуда, и всё это месиво громоздится у стойки и передней стены. Пол липкий от засохшей выпивки и сахара, что омерзительно, но помогает мне сохранять сцепление, пока я карабкаюсь к кладовой в задней части. Джек следует по пятам, ползя по-детски мимо пустых полок.
Я уже у задней двери, когда снова начинаются толчки. Они настолько слабые, что почти не чувствуются. Ощущаются как мышечная память о неприятном сне. Я думал, это было землетрясение, но, полагаю, наш подъём нарушил хрупкое равновесие, которое удерживало в вертикальном положении этот кусок мусорной пустыни Лос-Анджелеса.
Толчки превращаются в постоянную вибрацию. Два скребущихся друг о друга тяжёлых тела. Бутылки под нами стучат друг о друга. Сперва тихо, а затем как полный грузовик ксилофонов, который толкают вниз по длинному лестничному пролёту. По мере того, как толчки усиливаются, всё труднее держаться за полки. На нас падают части потолка. Наступает тошнотворный шаткий момент, когда весь перекрёсток смещается. Впереди-вверху трескается задняя стена, и начинает рушиться остальная часть потолка. Весь винный магазин скользит вперёд.
— Джек, шевели задницей.
Я протискиваюсь мимо полок и, оттолкнувшись от верхней, хватаюсь за дверной косяк вверху. Забираюсь в заднюю часть кладовой и тяну на себя дверь. Перекосившееся здание накрепко её заклинило. Я хватаюсь за дверную ручку и сую чёрный клинок в металлический замок. Тот выскакивает и ударяется о стену, словно звонок. Дверь распахивается, и я вытягиваю себя на заднюю ступеньку.