И я действительно без-балды, без-притворства-или-переигрываний, без-парализующих-чар-или-заклинаний мёртв. Я даже не знаю, откуда знаю, что я мёртв, но это так, и всё, что у меня есть, это вопросы. Например, откуда этот свет? Я считал, что смерть будет гораздо чернее, чем это. К тому же, такое чувство, будто я застрял в чьей-то чужой смерти, потому что эта на два размера меньше. Смерть не особо похожа на умирание. Скорее на поездку в переполненном автобусе. И что это за продолжающие колоть меня зазубренные лезвия? Возможно, я всё ещё застрял в своём мёртвом теле, лежащем на льду. Заебись. Моё тело умерло, потому что один мудак пырнул меня, и теперь моя душа простудится, потому что другой мудак засунул меня в морозильную камеру морга. Бля, ненавижу Мейсона. Он даже смерть может превратить в геморрой.
Где-то далеко-далеко кричит Элис. Затем кричит Мейсон. Намечается тенденция. Не знаю, что происходит, но кто-то передвигает моё тело. Снова темно, но я больше не на льду. Ещё крики. У меня болят уши, и я был бы очень признателен, если бы тот, кто это делает, закрыл ебало и дал мне побыть мёртвым. Я сажусь, чтобы сказать им это, но такое чувство, словно я набрал тысячу кило с тех пор, как умер. Мои голова и рука весят по сотне кило. Я открываю глаза, чтобы взглянуть, что с ними не так, но они в порядке.
Почему мои глаза открыты, если я мёртв? И откуда здесь второй я, стоящий с Мейсоном в одной руке и гладиусом в другой? Элис опускается передо мной на колени.
— Ты в порядке?
Я пытаюсь ответить ей «да», но всё, что выходит: «Быть мёртвым глупо». Я так сказал? Не уверен, но это правда. Я убеждён, что снова жив, потому что у меня в груди большая дыра, которая болит так, будто в меня стреляли каменной солью и иглами дикобраза.
Другой я бросает Мейсона, опускается на колени и кладёт руку мне на грудь. Я чувствую, как дыра закрывается, кости, мышцы и кожа снова срастаются. Я гляжу на другого я, и на меня в ответ смотрит моё лицо.
— Мать вашу, кто-то снова срезал моё лицо?
Другой я помогает мне встать. Так близко я вижу, что он — это в точности я. Он — это я, без шрамов и на одиннадцать лет моложе.
— Как себя чувствуешь? — спрашивает другой я.
— Как Лазарь, если бы Иисус вернул его к жизни, заставив Майка Тайсона использовать его в качестве боксёрской груши.
— Он в порядке, — говорит другой я.
Мейсон лежит на спине там, где его бросил другой я. Я подхожу к нему, но я всё ещё немного хромаю, так что не столько нападаю, сколько падаю на него, как сброшенная с дирижабля корова. Другой я поднимает меня на ноги.
— Я знаю, кто ты, — говорю я другому я. — Внезапно стало тихо. — Ты тот самый бойскаут-сквоттер из моей головы. Ты задолжал мне плату за аренду, засранец.
— Почему бы тебе не взять её из денег на пиво Касабяна? Или твоих.
Я смотрю на Элис.
— Это реально? Или я снова в галлюцинации Мейсона?
Она качает головой и подходит, словно хочет обнять меня, но помнит, что не может, и в итоге в сомнении стоит в нескольких метрах от меня.
— Это реально. Он появился в тот момент, как ты умер, и забрал у Мейсона ключ.
— Мейсон всё ещё жив?
— К сожалению. Он сейчас играет в опоссума, — отвечает ангел. — Сперва он боялся меня, а теперь нас двое.
— Что только что было?
— Ты умер. Смертная часть. Но я не смертный. Порезать нас подобным образом не могло убить меня, так что я вернул тебя обратно.
— Как?
Ангел улыбается и поднимает с пола что-то маленькое и чёрное. Оно размером с яйцо дрозда и пахнет кордитом[281].
— Это был камень Люцифера. Тот дурацкий белый камень, который мы несколько месяцев таскаем с собой. Это ловушка для души. Когда Мейсон убил тебя, то освободил меня и отправил твою душу в этот камень.
— Он вложил его в твою грудь и коснулся твоего сердца своим гладиусом, — добавляет Элис. — Это выпустило твою душу обратно в твоё тело.
— А потом ты зашпаклевал меня. Ты намного лучший сосед по комнате, чем Касабян.
Я подхожу к Мейсону и пару раз пинаю его.
— Где его нож?
— Вон там, — отвечает Элис.
Я подхожу и поднимаю его.
— Хорошо. Думаю, пора подводить итоги. Ты как считаешь?
— Чем быстрее, тем лучше.
Ангел я указывает на Мейсона.
— На нём доспехи Люцифера. Он не может умереть, пока они на нём.
— Не снимешь их с него?
— С удовольствием.
Пока моя ангельская половинка раздевает Мейсона, я беру кресло Мейсона и выкатываю на середину комнаты. Затем беру из-за стола стул и ставлю их напротив друг друга.
— Когда закончишь, принеси его сюда. — Ангел бросает Мейсона в его кресло, а я верчу в руке его нож. — Это был адский денёк.
Мейсон кивает.
— Чуть напряжённее большинства других.
Он не сводит глаз с ножа. Меня так и подмывает подразнить его им, но всё это и было нашими с ним детскими играми, так что я забиваю. Я сбрасываю пальто и худи, давая Мейсону и Элис впервые по-настоящему рассмотреть мою руку Кисси.