Алоха из ада (ЛП)

Есть детская игра, которая звучит примерно так: «Не думай полчаса о белом медведе, и выиграешь доллар». Никто никогда не выигрывает, потому что в тот момент, как кто-то говорит «белый медведь», это всё, о чём ты можешь думать. Когда тебе говорят, что твоя жизнь зависит от того, чтобы пройти ровно 333 шага, это во многом похоже. Ты считаешь на пальцах, но что, если отвлёкся и пропустил число? Что, если повторил дважды? Откуда ты знаешь, что каждый шаг проходишь такое же расстояние, как и все другие? У меня должны быть калькулятор, рулетка и Человек дождя[257] в качестве консультанта. Если я посчитаю неправильно и не найду выхода, возможно, мне следует продолжать идти. Нет. Я могу оказаться здесь навсегда, и, если это только единственный Апокалипсис на клиента, я не хочу его пропустить.

330. 331. 332. 333.

Я останавливаюсь и осматриваюсь по сторонам. Сквозь трещину в стене слева от меня проникает свет. Я просовываю в щель палец. Такое ощущение, что это служебная дверь, которая была заварена, но работа была проделана небрежно, и с тех пор влага в туннелях поработала над швами. Я просовываю в щель новую руку, выкрашивая слои проржавевшего железа и облупившейся краски. Новая рука отлично справляется. Она чувствует форму и шероховатость металла, но при этом не кровоточит и не ощущает боли. Возможно, мне следует её оставить. Когда в двери появляется чистая чёткая щель в пару сантиметров шириной, я упираюсь ногами и протискиваю в неё плечо и тело. Металл поддаётся, разбрасывая канализационную плесень и листы ржавчины размером с листья дуба.

Оборванные психи спят на полу, а грязные матрасы стащили вниз из палат наверху. Они не так уж сильно отличаются от тех, которых я видел на улице. Может, эти продвинулись чуть дальше по дороге в Страну Конфет[258]. Остальным удалось бежать, но эти бедламские овцы так и не покинули пастбище. Они пускают слюни пялятся на меня, когда я прохожу через старую служебную дверь.

Я в вестибюле того, что в моем старом мире было Обсерваторией Гриффит-парка. Эта версия не похожа на ту, куда Галилей заглянул бы отлить. Полы и стены из голого цемента. Большая открытая палата и одиночные камеры по кругу на нижнем этаже. Двери всех камер разблокированы или выбиты. Находящиеся там психи наблюдают, как парочка старых душ, возможно, ведьм, пускают пыль из крошечных изумрудных пирамидок по орбите вокруг хрустальных кубов в виде воображаемых созвездий.

На втором этаже более колоритные типы. Джек сказал, что в психушке были адовцы, и для разнообразия не солгал. Там их несколько, вперемешку с человеческими душами. Они играют в игры, которые, возможно, понятны лишь им одним, бросая бутылки с зельями и кости людей либо животных, а затем рисуя кровью и дерьмом на полу символы. Когда рисунок закончен, все делают шаг и принимают новую странную позу. «Подземелья и Драконы» для настоящих чудовищ в реальном подземелье.

Третий этаж — это старомодный чёрно-белый «Бедлам»[259] Бориса Карлоффа, который я искал. Тусклый, влажный вонючий. Вот где они держат однопроцентников[260]. Все камеры на нижних двух этажах открыты, а эти снабжены засовами двойной толщины, окружёнными связующими заклятиями. И они работают, потому что большинство камер всё ещё заняты.

Хорошая новость заключается в том, что эти немногие сбежавшие из своих камер пациенты третьего этажа представляют большую опасность для себя, чем для меня. Два грязных адовца катаются по полу, грызя смирительные рубашки друг другу. Не могу сказать, они пытаются помочь или съесть друг друга. Судя по дырам в материале и их сломанным зубам, похоже они занимаются этим уже давно и безуспешно. Тем не менее, следует отдать им должное за упорство.

Внезапно из темноты появляется адовец размером с Человека-Краба и ковыляет мимо, не глядя в мою сторону. Должно быть, он был прикован к стене своей камеры. У него на запястьях металлические наручники и цепи, и он волочит за собой два огромных резных камня. Судя по глубоким царапинам на полу, похоже, всё, чем он был занят всё время с тех пор, как выбрался, — это бесконечно волочил по третьему этажу тяжёлые цепи и камни. Когда он проходит мимо запертых камер, проклятые души и адовцы колотят в двери и воют на него.

От главного коридора в сторону ведёт короткий проход. Худшие из худших будут там. Я тихо прохожу по нему и заглядываю за угол. Там всего лишь два охранника. Вот где будет Элис. У меня перехватывает дыхание. Это самое близкое, что я был к ней за последние одиннадцать лет, и на пути всего лишь парочка скучающих швейцаров.

Впервые за то время, что я здесь внизу, мне страшно. В обычной ситуации я бы вытащил наац и попёр бронтозавром на двух паршивых охранников. Но если я совершу какую-либо поразительную глупость, в камере может оказаться ещё один охранник, который может убить Элис. Ангел напоминает мне, что ещё я ношу совершенно новую руку, которой никогда не пользовался в бою. В кои-то веки мне нужно всё обдумать.