Алмазы шаха

Когда же открыл глаза, снова увидел женское лицо — то же самое. Увидев, что он смотрит на нее, женщина улыбнулась. Точнее, это была не женщина, а девушка, на вид ей было лет шестнадцать — семнадцать. Тяжесть, сдавившая его, была такой сильной, что он не смог даже ответить на улыбку девушки. Он лишь судорожно попытался понять: где же он. Где же… Где… Вспомнил: тюрьма. Он был в турецкой тюрьме. Сразу же после этого вспомнилось все. Смутно, частями, но вспомнилось. Лука, падающий с высоты… Капитан Онсель… Шайбак… Нож в левой стороне груди… Он был в тюрьме. Но значит, он и сейчас в тюрьме… Это тюремная больница… Конечно… То, что над ним сидит девушка в белом халате, а за ней в воздухе висят какие-то склянки, еще ничего не значит. Это больница, но не простая больница, а тюремная больница, а значит, он все еще в тюрьме. В тюрьме, медленно проплыло в голове… В тюрьме… В тюрьме… В теле возникла пустота, отстраненность. Он опять перестал видеть то, что видел. Уплыл в вязкую, окутывающую все пустоту.

Когда очнулся снова, увидел свою руку. Вену на сгибе локтя. Женские руки придерживали введенный в вену шприц. Вот убрали шприц. Исчезли, чтобы через некоторое время появиться снова — на этот раз с ваткой. Протерли ваткой ранку. С трудом подняв глаза, он увидел девушку в белом халате, с белой наколкой, сидящую на краю его кровати. Девушка была не та, что в первый раз, но улыбнулась так же, как первая. Затем воздух стал сгущаться, и девушка исчезла.

Так повторялось несколько раз. Он то приходил в себя, то снова впадал в забытье. Правда, теперь он знал, что все время находится в одной и той же больничной палате. Один. Подумал: раз он находится в палате один, значит, это не тюремная больница.

45

Проснувшись, он осознал: сейчас утро. Полежав, поздравил себя: все время, пока он лежал здесь, в этой палате, он не различал времени суток. Сейчас же, лежа и наблюдая за рассеянным утренним воздухом в окне, отчетливо фиксирует все, что с ним происходит. На нем хлопковая бело-голубая полосатая пижама. Заключенному такую пижаму не выдадут никогда. На кровати отличное тонкое белье. В палате он один. На подоконнике ваза с цветами. У изголовья на тумбочке — портативный телевизор и плейер. Это не тюремная больница. Точно. Но что это и почему он здесь оказался, он не понимает.

Приподнявшись на подушке, заметил: штатива со склянками, стоявшего в эти дни рядом с его кроватью, уже нет. Склянки, насколько он понимает в медицине, были капельницей. Значит, он уже не под капельницей. Попробовал поднять руку. Руке мешали двигаться бинты; бинтами вместе с предплечьем была обмотана и грудь, в основном с левой стороны. Ясно — ведь нож Шайбака вошел именно сюда. Но до сердца, похоже, не достал, раз он жив.

За дверью раздались женские голоса. Сначала он не придал им значения, но, прислушавшись, поневоле напрягся. Несколько слов явно были произнесены по-русски. Причем голос, их произнесший, был один к одному голосом Гали.

Полежав, услышал: «Я пройду к нему… Ведь вы обещали меня пустить?» Эта же фраза тут же с примерно тем же смыслом была повторена по-английски. Точно, это Галин голос. Он не спутает его ни с каким другим. Значит, Галя его отыскала. Главное, ее сюда пустили. Правда, куда «сюда», он не знает.

Он сам не заметил, как, пытаясь приподняться, судорожно вцепился в пододеяльник. Не важно, откуда Галя здесь взялась. Важно, что она здесь. Господи, если б она знала, как он хочет ее увидеть… Если б только она это знала…

Дверь открылась, в палату заглянула сестра. Увидев, что он почти сидит на кровати, что-то укоризненно сказала. Тут же Миша увидел Галю; стоя за сестрой, она подняла одной рукой букет цветов, а другой радостно замахала над головой. В этом уж слишком легкомысленно-игривом жесте он сразу же уловил что-то неестественное. Настолько неестественное, что насторожился. Когда же увидел сидящего у двери палаты на стуле полицейского — насторожился еще больше. Значит, полиция все-таки здесь. Здесь — где?

Наконец Галю пропустили. Если точнее, она вошла сама, с очаровательной улыбкой оттеснив сестру. Сияя улыбкой, крикнула, не успев войти:

— Миша, я только что прилетела! Как ты?

Он хотел сказать «в порядке», но вместо этих слов из его груди вырвалось что-то вроде: «о-а-э». Галя, положив букет к его ногам, села на край кровати. Он понял, как он слаб, лишь в этот момент: он хотел поднять руки и дотронуться до Гали, но не смог сделать даже этого.

Тем не менее Галя, обернувшись к стоящей в дверях сестре, сказала радостно по-английски:

— Вот видите? Он в полном порядке. Я вас очень прошу, миленькая, а? Дайте мне ну хотя бы десять минут? Пожалуйста?

Пожав плечами, сестра посмотрела на часы. Сказала со вздохом: «О’кей». Прикрыла дверь.

Галя повернулась к нему. Интересно, подумал он, вглядываясь в ее глаза, что все это значит? Слова «я только что прилетела» — явный понт. Игра. Но какая?