Алмазы Шаха

— Садись, Каменский. Давай, давай. В Я ногах правды нет.

Он говорил на чистом, с легким южным акцентом русском языке. Пока Миша пытался понять, откуда мог взяться этот полицейский, уж не из Одессы ли, тот усмехнулся:

— Что смотришь?

— Ничего.

— Так садись.

Усевшись, Миша подумал: говорит слишком чисто. Похоже, это наш, но все же вряд ли он работает на московскую или украинскую милицию. Скорее, азербайджанец или дагестанец, эмигрант, служащий здесь, в турецкой полиции. Да и сейчас это не имеет никакого значения. Он должен продолжать гнуть свою линию. Настаивать, что случайно отстал от теплохода, что вместе с товарищем на машине, взятой напрокат, осматривал достопримечательности Стамбула. Они поехали к маяку, здесь кто-то открыл по ним стрельбу, и они повели себя так, как повел бы себя в такой ситуации любой, — бросили машину и попытались скрыться. Никаких полицейских, до встречи с людьми капитана Онселя, они не видели.

Полицейский, не глядя на Мишу, выпустил дым. Подтянул к себе лежащий на столе чистый бланк. Посмотрел в упор:

— Значит, Каменский, запомни: меня зовут Сеттар Батмаз. Лейтенант Сеттар Батмаз. Сейчас буду тебя допрашивать. Будешь гнать дуру — просеку сразу. Тогда не обижайся. Понял?

— Понял.

— Хорошо, что понял. Отвечай коротко и по существу.

Начал лейтенант Сеттар Батмаз с вопросов самых обычных. Имя, фамилия, год и место рождения, гражданство, профессия, семейное положение, цель прибытия в Турцию. Затем пошли вопросы посложней: где и с кем жил после того, как отстал от теплохода, кто помог взять напрокат машину, кто помог устроиться в Карагеле. На все эти вопросы ответы у Миши были заготовлены заранее. Батмазу он сообщил почти правду: номер в «Босфорусе» он снял вместе с товарищем по круизу Виктором Лукашовым для того лишь, чтобы ненадолго ощутить, что значит жить в пятизвездочном отеле. Затем, после того, как встретившийся у отеля посредник, местный житель, назвавшийся Мамедом, предложил им переехать в Карагель, они с радостью согласились. Тот же посредник, Мамед, помог им взять напрокат машину. На сообщение Батмаза, что, по показаниям администрации «Босфоруса», в отеле они жили вместе с двумя девушками, Миша ответил: да, такое было, с девушками они познакомились в порту. Девушки, говорившие по-русски и назвавшиеся Ирой и Олей, действительно согласились провести с ними несколько дней вместе. Но после ночи, проведенной в «Босфорусе», он и его товарищ с девушками расстались. Где сейчас эти девушки, он не имеет понятия. О том, что у Лукашова есть пистолет, знал. Но откуда он у него и имеет ли Лукашов на него разрешение, не интересовался. У самого же у него оружия никогда не было.

К разговору об убийстве полицейского Батмаз перешел лишь после этого Мишиного заявления. Причем допрос на эту тему лейтенант вел, как показалось Мише, несколько странно. Коротко порасспросив, что знает Миша о смерти стража порядка на месте перестрелки, и не получив никаких пояснений, а лишь совершенно искренний ответ, что Миша не только ничего не знает об этом, но даже не видел там, в скалах, кого-то напоминающего полицейского — Батмаз как будто успокоился.

Заполнив в конце концов бланк допроса с двух сторон, лейтенант взял новый лист. Посидел, внимательно рассматривая Мишу. Наконец сказал:

— Не хочешь сделать заявление?

— Какое заявление?

— Решил косить под неопытного?

— Не пойму, о чем вы говорите.

Мише вдруг стало не по себе: полицейский смотрел на него с неприкрытой ненавистью. Прошипел:

— Деловым себя считаешь, да? Баки решил вколачивать? Там, у себя, ты, может, и был в законе. А здесь ты вшиварь, гнида. Никто. Захочу, и тебя замикстурят в пять секунд. Понял? Завалят, очухаться не успеешь. Да еще хорошо, просто завалят. Усек?

Миша пожал плечами:

— Не понимаю, что вы на меня так взъелись.

— Все отлично понимаешь. Значит, не знаешь, зачем делаются заявления?

— Смотря какие заявления.

— Заявления о чистосердечном признании своей вины.

— О чем вы, господин лейтенант? Мне не в чем признаваться.

— Каменский, скажу по-свойски: крути не крути, здесь, в полиции Стамбула, ты не отвертишься. Особенно если ты убил нашего.

Некоторое время они смотрели друг на Друга в упор. Так, будто соревновались, кто раньше уступит. Миша подумал: похоже, за этим Батмазом и за всеми его действиями что-то стоит. Но вряд ли он сейчас угадает что! Впрочем, это его не должно заботить. Он должен лишь выбрать момент и сказать, что хотел бы переговорить с капитаном Онселем. Остальное несущественно.

Похоже, Батмаз устал бороться с ниш взглядом. Сказал, загасив сигарету:

— Что молчишь? Смотрю, тебя прилично отделали. Кто это тебя?

— Ваши отделали, кто же еще.

— Правильно сделали. При задержании?

— При незаконном задержании.

— Почему же незаконном?

— Я же сказал, господин лейтенант: я не нарушал никаких законов. Ни ваших, ни каких-то еще. Единственная моя вина: я отстал от теплохода. Но это, насколько я знаю, еще не преступление.

— Смотря с какой целью ты отстал.

— Ни с какой. Просто отстал. Не рассчитал время.