Аллилуйя (ЛП)

— Итак, кого же это я вижу перед собой? Люциуса Малфоя. Чистокровного Пожирателя Смерти. Любимца Волдеморта. Ну… что сказать? Я ненавидела вас много лет, мистер Малфой. Думаю, и до сих пор ненавижу. И родилась эта ненависть не просто так, а благодаря вашим стараниям: вашей собственной и абсолютно безосновательной ненависти к таким, как я; вашему пренебрежению; вашему поразительному высокомерию. Все это заставило меня ответно презирать и ненавидеть вас, а заодно и всю вашу Пожирательскую клику. Ах, да, как же это я могла забыть? Отдельная вам моя благодарность еще и за мерзкого маленького говнюка, которого вы породили на свет. Я еще прекрасно помню и навряд ли забуду, как он высмеивал меня, издевался, унижал всякий раз, когда у него была возможность. И проделывал он все свои гнусности не просто так, а потому, что это очень бы понравилось его папочке. Ну конечно! Вы же были его кумиром, его героем… Мне даже любопытно — неужели для кого-то вы и впрямь могли быть героем? — она презрительно засмеялась. — Но вот, что странно, Малфой… Даже тогда, несмотря на искреннюю ненависть, что я питала к вам, и на ужас, который испытывала, сталкиваясь с вами, вы всегда казались мне… привлекательным, интересным, завораживающим. И это удивляло и раздражало меня. Правда тогда я была еще ребенком и не понимала причин своего странного отношения к такому страшному, по сути, человеку, как вы. Помню, как в тот день, в Отделе Тайн, вы приближались к нам. Знаменитый Пожиратель смерти… высокий, элегантный, высокомерный. Помню, как с угрожающей снисходительностью растягивали слова. И мне было больно и страшно признаться самой себе, что меня влечет к вам. К ненавидимому и презираемому Пожирателю. К отцу моего заклятого школьного недруга. О, это было ужасно! Потому что какая-то частичка меня искренне желала вашей смерти. Тогда как другая (и немалая частичка) восхищалась, как только может юное девичье существо восхищаться взрослым мужчиной. И только выйдя из того нежного возраста, я смогла понять и признаться самой себе, что возможно, желаю вас… Точнее не вас, а то великолепное мужское тело, в которое вселили вашу мерзкую душонку.

Изо всех сил пытающийся не смотреть на нее Люциус не удержался и на мгновение встретился с Гермионой взглядом. Встретился, даже не подозревая о том, как ярко блеснули его глаза в этот миг. Малфой не верил своим ушам: эта маленькая негодяйка желала его! И напрочь отказывался верить реакции собственного тела, в котором неожиданное признание красавицы-грязнокровки пробудило вожделение, грозящее сжечь его заживо. В попытке успокоиться Люциус раздраженно выдохнул через нос.

— А теперь, мистер Малфой… мы поменялись ролями. Теперь вы, жалкий и беспомощный, находитесь в руках грязнокровки…

Люциус гневно взглянул на нее, с досадой ощущая, как гнев лишь распаляет его еще сильнее и сильнее. А Гермиона тем временем неспешно приблизилась, наклонилась и, почти касаясь теплыми губами его уха, прошептала:

— Но я не могу не признать, что вы по-прежнему… очень, очень красивы…

От ее дыхания по коже побежали мурашки. И за это он тоже ненавидел и ее, и себя. Что греха таить? Уже много лет, со времен заключения в Азкабан после той неудачной операции, которую она упоминала только что, он не чувствовал себя полноценным мужчиной. Казалось, те неудачи, жизнь под властью спятившего под конец хозяина, следствие после войны, суд, контрибуции — все это будто выхолостило в нем мужчину, самца. И вот сейчас, находясь рядом с женщиной, желать которую он не должен ни при каких обстоятельствах, его тело решило за него. Решило самостоятельно, страшно вожделея эту маленькую сучку и угрожая спалить в этом вожделении своего хозяина.

— И вот вы передо мной. И я могу делать с вами то, что сочту нужным. Знаете, мистер Малфой, я бы даже не назвала это местью. Так… всего лишь восстановление равновесия. Или точнее: демонстрация того, что на самом деле все мы (что чистокровные, что грязнокровки) одинаковы. Да-да, мистер Малфой, абсолютно одинаковы. Особенно, когда мы спим, когда мы… голые… когда занимаемся любовью или же просто ебемся, во славу похоти. Так что это я и хотела вам продемонстрировать. В том числе.

Она наклонилась и медленно, осторожно начала расстегивать пуговицы на его белоснежной рубашке. Малфой снова резко выдохнул, на что Гермиона слегка ухмыльнулась, продолжая расстегивать жемчужные пуговички одну за другой. А закончив, резко стащила рубашку с плеч и спустила ее куда-то вниз, к веревкам, до сих пор связывающим за спиной его руки.

Потом на секунду замерла, но в следующее мгновение уже по настоящему улыбнулась и чувственно коснулась его обнаженной груди маленькой ладошкой. Эрекция стала настолько мучительной и настолько заметной, что Люциус мысленно проклинал себя, свою жалкую жизнь и свое чертово желание, от которого хотелось стонать в голос. А руки девчонки все это время порхали по гладким мышцам груди, намеренно то пробегаясь по соскам, то поглаживая рельефный пресс живота. И это было мучительно. И сладко.