– Ты так считаешь? – переспрашивает Ева, вечно подлавливаемая Андреем на вот таких простых вещах, на собственном самолюбовании. И никак думает Андрей, что она таким завуалированным способом им любуется и нарадоваться не может тому, что их так много друг с другом связывает.
– Ни один я так считаю. – Уж совсем явно льстит Еве Андрей, не сдерживая в себе воздуха и улыбки. И если насчёт улыбки Ева ничего не имеет против – она считает, что ей очень идёт вот такая противоречивость во всём и одновременно (и то, что за этой её противоречивостью стоит Андрей, она так не считает) – то вот что себе в данный момент Андрей позволяет – он, видите ли, не может на неё надышаться, когда она так сногсшибательно выглядит и подмигивает самой себе, а не ему (ещё чего придумал) – этого она стерпеть не может, ещё сильней хмурясь в отражение витрины какого-то бутика.
– Вот значит как. – Надувает губки Ева. – Опять вы, Андрей, меня решили унизить и попрекнуть в том, что я не уделяю должного внимания арифметике и так сказать, не обладаю должной усидчивостью, которая является основой для математического счёта. А вы, раз такой умный, не пробовали хоть раз в жизни встать на моё место и посмотреть на мир моими глазами. – Здесь Ева тяжко вздохнула и не давая возможности Андрею в квадрате оправдаться так как он это может, в край унизительно и деструктивно для её внутренней природы и естества, не оставляя для неё личного пространства, – я по сорок раз на день, а бывает и на ночь, когда ты даёшь храпака, это всё делаю, и как никто другой вижу и знаю вашу внутреннюю жизнь, – перепрыгивает на следующий блок своего возмущения.
– А вы своей, столько умных и заковыристых слов знающей головой, хоть раз подумали о том, почему мне, представительнице самого красивого пола, так невозможно не даётся математический счёт. – Само собой гипотетически спрашивает Ева, даже не самого Андрея, а в его лице весь грубый такой и несознательный мужской род. И вслед сама на этот вопрос и отвечает. – А терпеть мы не может все эти подсчёты по одной лишь причине. Всякий подсчёт приближает к нам срок увядания нашей весенней наивности и легкомысленности бытия всегда быть молодой и благоухающей. – И от такой жестокой правды жизни, указывающей на не вечность всякого юного и цветущего сознания, Еве очень даже взгрустнулось и стало так пасмурно и муторно на душе, что Андрею, будь он сто раз остолоп и бесчувственный сухарь, всё равно не удалось всё это на себе с тяжестью прочувствовать.
– Ев, а Ев. Ну прости меня дурака. – Пытается до Евы достучаться Андрей после достаточно долгого времени ожидания.
– Тогда на этом ставим точку и никогда к этому вопросу не возвращаемся. – После так необходимой для приведения Андрея в мучительное состояние вины паузы, даёт ответ Ева, и сама при этом очень нацелено смотрит в глубину витрины бутика.
И как сейчас же выясняется, то нет никакой веры мужикам, кто ради своей выгоды пойдёт на любые ухищрения. И только Ева решила на деле проверить крепость данного слова Андреем, как он себя вот уже проявляет с самой вероломной стороны.
– Ева, туда можешь даже не смотреть. Данное мной слово не распространяется на сферу торговых отношений, которые ты с постоянством сводишь к краху всей нашей денежной системы, низводя его до банкрота своими неуёмными запросами. – И умеет же слова самого сложного и непонятного качества этот Андрей подобрать, и всё для того, чтобы всё было по егоному. А как же право Евы на личную красоту, для поддержания которой столько всего требуется.
В общем, не любит её нисколько Андрей, готовый ради своих амбиций быть самым жадным и прижимистым человеком, и держать её в чёрном теле. И это не истерика её воспалённого сознания и давно вкусным мылом немытого тела, а такова её реальность. Она уже который день не принимает ванну. И всё по какой-то вымученной Андреем причине. Мол, мы вступили в период полового созревания, и нам уже пора принимать ванну по отдельности. И как это он себе представляет, совершенно никак это себе не представляет Ева, который уже вечер ходящая вокруг да около ванны и той психологической причины, которую взял на вооружение Андрей, не пуская её в ванну.
– Вот же какой подлец! – не может больше слов найти Ева, чтобы передать весь внутренний накал своих возмущённых чувств, где она теперь и сама не может переступить порог ванны, её туда теперь не пускает некий внутренний запрет, который установил перед ней Андрей, когда озвучивал ей эту мантру о каком-то переходном пороге созревания, перед которым они сейчас оказались, и им надо о многом теперь подумать и обсудить.