Али-баба и тридцать девять плюс один разбойников

Охрана, обрадованная тем, что им наконец нашлось занятие по душе, накинулась на несчастного Махсума и его приспешников, ведь когда представится еще такой случай навалять самим «Коршунам пустыни»! Да и похвастать потом при случае можно. Конечно, никто из них не расскажет, что разбойники были в стельку пьяны и просто не могли сопротивляться, но разве это так важно?

Махсума опрокинули на песок сразу три человека и, закрывая носы тряпицами, такой отвратительный запах распространял вокруг себя молодой предводитель разбойников, принялись его воодушевленно мутузить. Махсум даже не сопротивлялся, лишь охал и вяло прикрывался руками – на большее просто не хватало сил. Однако эта забава охранникам быстро наскучила. Схватка больше походила на избиение младенца, чем на сражение с грозным разбойником, тем более что даже суровые охранники извергами все же не были. Закончилось тем, что те оборвали с одежд несчастного Махсума все пуговицы и золотые побрякушки, которые тот навешал на себя еще прошлым вечером «для солидности», на сувениры и вполне довольные собой, перебрасываясь скабрезными шутками, от которых морщились даже верблюды, удалились.

Остальным «коршунам» от других охранников досталось не так сильно. Бить ничего не соображающих разбойников, строящих на песке куличики – это, согласитесь, уже явный перебор. Но синяков и шишек им все-таки отвалили сполна. В качестве платы за труды охрана основательно обобрала и их, оставив загорать в одном исподнем – еще наворуют, если что. А один самый сердобольный из погонщиков, прослезившись от вида едва не плачущих разбойников, ползающих на карачках по песку, даже кинул им незаметно полный бурдюк воды. Пусть и разбойники, но все равно жалко, хотя с его точкой зрения мало кто в караване мог согласиться.

Караван медленно удалялся, уводя с собой свою законную добычу – коней «Коршунов пустыни», а люди еще долго оборачивали головы назад, до сих пор не веря, что им так легко, без единой царапины и потери удалось отделаться от страшной банды, о которой из уст в уста передавались сказания о их жестокости и неуловимости. Ну, теперь-то разбойники точно присмиреют, хотя бы на время!..

– Мама, где вы? – запыхавшийся Али-баба влетел в калитку дома, таща за собой ослика, нагруженного неподъемным мешком. Ноги животного уже подгибались и тряслись от усталости, вывалившийся из пасти язык волочился почти по земле, но он мужественно продолжать тащить на своей спине основу будущего благополучия семьи Али-бабы и, разумеется, своего, собственного. – Мама, ну сколь вас можно звать?!

– Чего кричишь, словно за тобой гонится сам шайтан? – отозвалась старушка, выглядывая из дверей дома и отирая о подол платья руки, беленые мукой.

– Вы почти угадали, но не совсем! – гордо выпятил грудь Али-баба, останавливаясь посреди двора. – У меня для вас потрясающая новость!

– О Аллах, неужели ты сам привел к нам в дом нечисть? – старушка чуть прикрыла дверь, опасливо косясь на калитку. – С тебя станется.

– Нет, лучше! – Али-баба спихнул со спины ослика мешок на землю и поставил на него ногу.

– Иа-а-а! – выдохнул осел, ноги его разъехались в стороны, и он, прикрыв глаза, распластался на пузе в пыли.

– Ты запихал шайтана в этот мешок? – ужаснулась старушка. Из дверей теперь торчал лишь ее нос.

– Нет, мама, нечисть здесь вообще ни при чем! – категорически отверг предположения матери Али-баба. – Помогите мне втащить этот мешок в дом.

– А-а… – старушка с сомнением посмотрела на плотно набитый чем-то мешок.

– Да не бойтесь. Клянусь Аллахом, вы останетесь довольны.

– А он… оно… не кусается? – старушка спустилась с приступка у двери, приблизилась к мешку и осторожно пихнула его ногой. В мешке что-то то ли хрустнуло, то ли шаркнуло.

– Нет, хотя с непривычки ты можете ослепнуть.

– Вай мэ! – в испуге отшатнулась от мешка старая женщина. – Ты смерти моей хочешь, да? Признавайся, несчастный, что у тебя в мешке?

– Не так громко, – заговорщицки зашипел на нее Али-баба, оглядываясь на внутреннюю калитку. – Лучше помогите! – он нагнулся, подхватив мешок за углы.

– Ох, бедная я, бедная, – продолжая причитать, старушка на всякий случай еще раз пихнула ногой мешок и, взявшись за два других угла, резко подняла его.

Али-баба, крякнув, взвалил мешок себе на спину и затанцевал с ним по двору. Мешок оказался неимоверно тяжел даже для его трудовой спины, не чуравшейся любой работы.

– Куда ты идешь? Вправо, давай, вправо, – подсказывала старушка. – Ты что, глаза потерял? Зачем на улицу пошел? Вот дверь! Так! Теперь влево. Влево, я сказала, а не вправо. О Аллах, да что с тобой сегодня такое? Сюда, на меня. На меня, говорю!

– Мама, отстаньте, ради Аллаха, – пропыхтел весь красный от натуги Али-баба, в третий раз пытаясь подняться на невысокий порожек, но увесистый мешок все время тянул его куда-нибудь в сторону. – Лучше бы помогли, чем советы давать!

– А я и помогаю! Так, давай, еще, вот! Еще чуть-чуть…