Алгебраист

Мятые обломки сбитого, дымящегося корабля Меркатории, падавшие на этот призрак, словно подчеркивали громадность сферы: казалось, они летят где-то позади поднимающегося шара, и стало ясно, что в поперечнике он достигает трех-четырех километров.

Но сбитый корабль пролетел спереди и заставил пересмотреть эту цифру до шести-восьми.

Два тонких, как нить, желто-белых луча внезапно достигли громадного шара и, похоже, вонзились в него, но без всякого результата. Сверху по шару ударил фиолетовый луч, который разошелся по поверхности, как бы пытаясь, измерив окружность, определить ее диаметр — семь или восемь километров, — а потом стал сужаться.

По гигантскому шару рассыпались черные точки.

«Дзунда» сотрясалась опять и опять, встречая своим корпусом новые ударные волны. Фассин смотрел, как поднимается громадная сфера, насельники вокруг толкали и толкали его, и он в конце концов потерял Валсеира.

Верхнюю полусферу огромного шара испещрили, по видимости в беспорядке, около полусотни черных пятнышек. Одно из них появилось в центре быстро сужающегося, фокусирующегося фиолетового луча. Когда яркость луча стала невыносимой и глаз уже не видел черное пятнышко в его центре, оно словно запульсировало и стало расползаться. Потом луч исчез, и в это же время каждое пятнышко внезапно стало основанием для тонкого столбика чистого белого света. Лучи исчезли мигом, чуть ли не сразу же после своего появления, и остался только их образ, выжженный в каждом незащищенном глазу и недостаточно аттеньюированных камерах.

Тишина — правда, «Дзунду» сотряс еще один бешеный удар, отчего все трибуны заскрипели и задрожали. Погасло еще несколько экранов. Громкая утешающая музыка смолкла. На двух оставшихся экранах недалеко от «Дзунды» были видны темные корабли — целая эскадрилья, целая стая: большая часть корпуса каждого из них догорала, становясь добычей ветра, нетронутыми оставались только длинные иглообразные носы и хвосты со стабилизаторами, которые падали, как метеоры, волоча за собой в глубины шторма тонкий дымный след.

На ближайшем экране было видно, как камера рыщет по небу в поисках хоть одного целого корабля Меркатории, но находит только новые и новые дымы, новые облачка пепла, уже уносимые ветром.

На другом экране показывали картинку с камеры, уставившейся в небо: какое-то желтое сияние угасало и исчезало по мере охлаждения, поначалу оставаясь неподвижным относительно местности внизу, а затем начав смещаться к востоку.

Огромная сфера по-прежнему поднималась, хотя теперь, по мере приближения к зрительскому флоту, все медленнее. Оставшиеся дюжины две отполированных, как зеркало, дредноутов снижали скорость и наконец остановились по одну сторону от искалеченных и разбросанных повсюду кораблей.

Восторженный рев по случаю полной (и неожиданной) победы быстро набирал силу в глотке каждого насельника по всей длине трибун, постепенно переходя в лязгающую, грохочущую какофонию головоломных, мыслеубойных звуков.

Потом ряд сокрушительных, циклопических ударных волн потряс «Дзунду» — так порывы ветра полощут флаг. В потоке шума — словно разразилась аплодисментами банда титанов — утонул восторженный гомон насельников.

Все экраны потемнели. Дирижаблер накренился еще раз, а потом стал падать. Те насельники, которые еще не направились быстрехонько к выходу, немедленно сделали это. Соседи Фассина повлекли его за собой — вверх по трубе, к которой он и стремился с самого начала, потом наружу, сквозь широкую воронку выхода, на обзорную галерею, а оттуда, через сильно растрескавшуюся алмазную крышу, — в побитые и помятые наскеронские небеса.

— Хотите сказать, что ваши, мать их, сказочки о тайных кораблях и гипероружии на самом деле правда? — спросил Фассин.

— Судя по всему, — сказал Айсул, оглянувшись, — так оно и есть.

Они находились где-то внутри «Изавта» — громадного сферического корабля, который за полсекунды уничтожил почти весь флот Меркатории (включая командный пункт орбитального базирования, а также тяжелую платформу стратегической поддержки). Название «Изавт» носил Планетарный протектор (Отрицаемый), о котором ни Фассин, ни кто-либо еще, спасенный с уничтоженных и покалеченных кораблей зрительского флота, и слыхом не слыхивал.

Это, как указал Айсул, был в общем-то неопровержимо убедительный подвид отрицаемости.