Алгебраист

Некоторое время они стояли молча, потом Лисс напомнила Салуусу, что он должен встретиться с перегалом Эмоэртом для приватной беседы перед вечерним обедом. Время, однако, еще было. Теперь он чувствовал холод — еще немного, и задрожит. «Нет, дождусь, когда меня и в самом деле проберет дрожь, а потом пойду внутрь», — решил он. Он поднял голову, вглядываясь в почти полную темноту наверху, увидел искорку низкоорбитального спутника над ними. Он почувствовал, как напряглась Лисс, и еще теснее прижал ее к себе.

— Что это? — спросила она, выждав несколько мгновений.

Он посмотрел, куда показывал ее палец, — на запад, где вплотную к горизонту еще была видна тонюсенькая полоса пурпура в том месте, где зашел Юлюбис.

Над самым горизонтом, выше, ниже и позади плотных лент отраженного орбитального света, загорались новые огни. Каплями ярко-синей краски они обрызгали небеса по кругу. Окружность эта была размером с большую монету, если смотреть на нее, держа в вытянутой руке, а капель с каждой секундой делалось все больше. Синие точки мерцали, постепенно становясь ярче, загорались все новые и новые, заполняя маленькое окошко неба синим отсветом холодного пламени, который помаргивал в ледяном, застывшем воздухе над замерзшими долинами.

Салуус почувствовал, как его пробирает дрожь, но не от холода. Он открыл рот, собираясь заговорить, но Лисс посмотрела на него и сказала:

— Это они, да? Это культ Заморыша, Отъединение Э-пять? Флот вторжения? Они тормозят.

— Боюсь, что так, — согласился Сал; наушник его засвистел, а из передатчика в костюме послышались жалобные трели. — Пошли внутрь.

Опять отруб. Все в том же грузопассажирском отделении «Велпина». Он включил системы газолета. Экран на стене взбесился — посветлел, показал неподвижные звезды, потом изображение резко качнулось и наконец остановилось на зелено-голубой с белым планете. Поначалу Фассину показалось, что место это ему незнакомо и непригодно для жизни без э-костюма. Потом он понял, что планета похожа на Глантин или Сепекте, даже на Землю. «Я становлюсь настоящим уроженцем газового гиганта, — сказал он себе. — Думаю, как насельник». Обычно это случалось не так быстро.

— Вот бля! — сердито сказал Айсул, уставясь на экран. — Это же толком и не планета!

Волны набегали с ревом, как слепое упрямство, упакованное и принявшее жидкую форму, накатывали нескончаемо-медленно на рваную кромку массивных приземистых скал. Каждый из длинных, низких пенистых валов, тяжело вздымаясь, обрушивался вниз, словно до ужаса неумелый акробат, налетал и падал, исполненный надежды и безнадежности сразу, взрывался струями и пеной, растекался среди потрескавшейся породы.

Вода откатывалась после каждого приступа, грохоча галькой, камнями, булыжниками между массивными гранитными пирамидами, слезала с камня наподобие кожи и обрушивалась вновь. Этот каменный рокот говорил о медленном расширении успеха: волны — океан — отвоевывали у земли клочок за клочком, разрушая и унося ее, используя камень против камня, перемалывая, дробя, расщепляя его, истирая век за веком, тысячелетие за тысячелетием в каком-то упрямом исступлении.

Некоторое время он наблюдал за волнами, восхищаясь их титаническим безумным напором, против воли впечатляясь непоколебимой настойчивостью шумного прибоя. Соленые брызги попадали ему в волосы, глаза, нос и легкие. Он дышал полной грудью, чувствуя себя частью всего этого, сознавая свое единство с этим бешеным, непрестанным буйством стихии.

Покрытая рябью поверхность моря осветилась золотистым светом — луч невысоко стоящего солнца медленно пробил нагромождение туч на западе. Дымчатые слои за далекими пиками и макушками гор терялись за длинной, подернутой туманом кривой линией северного побережья.

Морские птицы парили над волнами, ныряли, уносились прочь с тонкими рыбьими телами в когтях, похожими на влажные ломтики радуги.

Поначалу он, выйдя из газолета, чувствовал себя странновато. Так оно всегда и происходило, но на этот раз все казалось по-другому, потому что ощущения были интенсивнее. Это была инопланетная родина, место знакомое и в то же время совершенно особое — ближе к тому, что должно быть домом, дальше от того, что было. На этот раз они были в одиннадцати тысячах световых лет от Юлюбиса, хотя, чтобы попасть сюда, прошли большее расстояние, чем в прошлый раз. И всего двенадцать дней пути.

Когда он открыл люк газолета и встал, ноги его подогнулись, он качнулся, и ему пришлось ухватиться за Айсула. Он закашлялся, и его чуть не вырвало; он чувствовал себя тонким как тростинка, слабым, выпотрошенным и, вернувшись к обычному человеческому состоянию, дрожал от этого ощущения странной ультранаготы — покрытый слизью, влажный и голый, как новорожденный, и даже убирающиеся назад щупальца — трубки с дыхательной смесью и противоударным гелем, — похожие на пуповину, дополняли картину рождения. Он чувствовал себя одновременно и полегчавшим и потяжелевшим, кровь его бурлила, кости стонали.