Альгамбра

Так что генерал-губернатор и комендант не вылезали из неладов и распрей, и особенно злобился, конечно, комендант, ибо из двух соседей-властителей о своем достоинстве всегда больше печется слабейший. Пышный дворец генерал-губернатора стоял на Пласа Нуэва, у самого подножия горы Альгамбры; перед ним всегда суетились и выстраивались солдаты, слуги, городские чиновники. А над дворцом и дворцовой площадью выдавался крепостной бастион, и по этому бастиону то и дело прохаживался опоясанный палашом старый комендант, зорким глазом взирая на соперника, словно ястреб, выслеживающий добычу из гнезда на иссохшем дереве.

В город он выезжал при полном параде: либо верхом с эскортом стражи, либо в особой комендантской карете, старинном и громоздком сооружении в испанском духе, из резного дерева и раззолоченной кожи: тянули ее восемь мулов, лакеи стояли на запятках и бежали по бокам; и по бокам же ехали верховые. Он полагал, что всякий наблюдатель исполняется почтения и трепета перед наместником короля, но гранадские острословы, особенно завсегдатаи генерал-губернаторского дворца, посмеивались над карликовым парадом коменданта и, намекая на его верноподданный крепостной сброд, окрестили его «королем голодранцев.

Чаще всего два доблестных соперника препирались о праве коменданта провозить через город без досмотра все назначенное на потребу ему или гарнизону. Под покровом этой льготы процвела контрабанда. Шайка ловкачей из крепостных лачуг и окрестных землянок снюхалась с гарнизонными солдатами и на славу проворачивала свои делишки.

Генерал-губернатор насторожился. Он призвал своего советчика и поверенного в делах, хитроумного и пронырливого нотариуса-эскрибано, который очень обрадовался случаю посадить в лужу старого властителя Альгамбры, запутав его в дебрях крючкотворства. Он посоветовал генерал-губернатору настоять на своем праве досмотра каждого транспорта, проходящего через городские ворота, и настрочил длинную бумагу в обоснование этого права, каковая была отправлена в Альгамбру. Комендант Манко был прямодушный старый рубака и всякого эскрибано считал родным братом самого дьявола, а этого ненавидел пуще всех остальных.

– Что? – сказал он, яростно закрутив усы. – Генерал-губернатор хочет напустить на меня своего щелкопера? Я ему покажу, что старого солдата писаниной не возьмешь.

Он схватил перо и нацарапал краткую и неразборчивую отповедь, где, не вдаваясь в тонкости, лишний раз напомнил о своем праве беспрепятственного провоза и жестоко остерег таможенных чиновников запускать свои нечистые лапы в поклажу, осененную флагом Альгамбры.

В самый разгар пререканий неуступчивых властителей случилось так, что однажды мул, груженный припасом для крепости, подошел к городским воротам возле Хениля, откуда путь вел окраиной города в Альгамбру. Командовал транспортом запальчивый бывалый капрал, давний однокорытник и любимец коменданта, ржавый и надежный, как старый толедскии клинок.

Возле городских ворот капрал укрыл вьюки флагом Альгамбры и зашагал, вытянувшись в струнку, вздернув голову и чуть косясь по сторонам, как пес, пробегающий чужим двором и готовый ощериться и цапнуть.

– Кто идет? – спросил часовой у ворот.

– Солдат Альгамбры! – отозвался капрал, не поворачивая головы.

– Что везете?

– Гарнизонное довольство.

– Проходи.

Капрал пропечатал шаг, за ним прошел транспорт, но вдруг из маленькой будки выскочила свора таможенников.

– Эй, куда? – крикнул их начальник. – Погонщик, стой, развязывай вьюки!

Капрал повернулся кругом и принял ружье наизготовку.

– Уважай флаг Альгамбры, – сказал он. – Это поклажа для коменданта.

– Чхать на коменданта и чхать на его флаг. Погонщик, стой, тебе говорят!

– Не задерживать транспорт! – крикнул капрал, взводя курок. – Погонщик, пошел!

Погонщик огрел мула по бокам; таможенник подскочил и схватился за недоуздок; капрал приложился и застрелил его на месте.

Сбежалась вся улица, и поднялся страшный переполох.

Бывалого капрала схватили, отвесили ему несколько пинков, тычков и оплеух, которыми испанская толпа обычно предвосхищает законное наказание, заковали в кандалы и препроводили в городскую тюрьму; товарищам его было позволено следовать с изрядно выпотрошенным транспортом в Альгамбру.