Алфавитный патерик. Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов

Алфавитный патерик. Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов

«Алфавитный патерик» («Апофтегмы отцов» или «Достопамятные сказания») как один из древнейших памятников монашеской письменности

Вниманию читателя предлагается «Алфавитный патерик» – переработанное и дополненное переиздание русского перевода известного древнего монашеского сочинения под названием «Апофтегмы отцов» (греч. ; лат. Apophtegmata patrum), на русском языке озаглавленное «Изречения отцов» или, более пространно, хотя и несколько дальше от первоначального смысла, «Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов», каковое наименование было присвоено этому сочинению в первых русских изданиях (например, М., 1845), ставших основой для последующих переизданий[1].Такое развернутое поименование отражает смысловую многогранность греческого слова «апофтегма» в названии этого произведения, означающего мудрое и глубокое по смыслу изречение, произносимое нередко по поводу какой-то ситуации, с описанием контекста самой этой ситуации. Приведем слова неизвестного автора древнего предисловия: «В сей книге описаны доблестные подвиги и дивный образ жизни святых и блаженных отцов и собраны изречения их». Действительно, лица, произносящие данные высказывания, характеризуются как достигшие высот христианского совершенства своим подвижничеством, духовные наставники монахов (аввы), многие из которых считались святыми еще при жизни и были в дальнейшем прославлены Церковью. В «Апофтегмах» они проявляют себя как носители и учителя Божественной мудрости и духовного опыта в тех или иных ситуациях не только словом, но зачастую, в еще большей степени, делом, то есть жестом, поступком или, наоборот, молчанием и отсутствием действия, а подчас парадоксальным поведением. Данные апофтегмы часто глубоко афористичны по форме и мысли и предназначены для заучивания наизусть с целью последующего размышления над ними и применения в духовной жизни.

Итак, перед нами важный памятник по истории и аскетическому богословию первоначального монашества, занимающий центральное место в традиции восточного монашества[2] наряду с такими текстами, как жизнеописания преп. Антония[3] и Пахомия[4] Великих, «Лавсаик» Палладия Еленопольского, анонимная «История египетских монахов»[5] на греческом и на латинском языках в переводе Руфина Аквилейского и др.

«Апофтегмы отцов», как собрание высказываний и кратких житийных повествований о подвижниках IV–V вв. прежде всего египетской пустыни, сохранившиеся на разных языках, имеют несколько типов, относительно которых среди ученых есть разные точки зрения. В первоначальном виде «Апофтегмы» (предположительно) существовали в устной форме на коптском языке – языке первооснователей египетского монашества. Со временем в связи с ростом монашеского движения в Египте и других странах и привлечением в него все более и более греческого и затем иных элементов эти сказания начинают расширяться и литературно оформляться.

По словам А. И. Сидорова, «указанное двуединство “устно-письменного” начал в традиции древнемонашеской письменности отнюдь не было новшеством, ибо оно частично прослеживается и в античной (а также в древневосточной), и в раннехристианской литературе… Эта связь устного и письменного рельефней и четче, чем где-либо, выступает в древнемонашеской литературе, обретая здесь часто весьма своеобразный смысл и звучание… К этому следует присовокупить, что многие читатели (точнее, “слушатели”), а также некоторые создатели произведений древнемонашеской литературы были людьми “некнижными” и принадлежали к числу восточных народов, традиционно обладающих исключительной памятью. Поэтому некоторые из этих произведений (яркий пример – “Апофтегмы”) создавались, так сказать, устно, хранились в памяти и передавались первоначально устно, лишь позднее запечатлевшись в письменах. Это наложило своеобразный отпечаток на древнемонашескую литературу и вообще на всю культуру древнего иночества как часть древнецерковной культуры. Значительный удельный вес “устного элемента” в этой культуре объяснялся еще и редкостью книг, что, впрочем, нисколько не препятствовало расцвету духовной жизни, являющейся стержнем ее, как всякой подлинно христианской культуры»[6].