Альфа-ноль

Здешнее совершеннолетие — это лет шестнадцать. Именно с этого возраста у северян повсеместно применяются права полноценного наследования, институт брака и прочее. Мне до этого возраста далековато.

Я не тороплюсь. Три года — это хороший срок для того, кто за несколько дней успевает сделать столько, сколько самому продвинутому аборигену за месяц непросто сделать. Я расту быстро, дайте мне только несколько лет спокойного времени, и смогу сотворить из себя такого хищника, какого свет не видывал.

Но тут ключевое слово — «спокойного». Поэтому меня очень напрягают намёки на то, что в фактории и вокруг неё не всё ладно. А я таких намёков улавливаю всё больше и больше.

Глава 31. Подобревший Эш

Без изменений

Трактирщик уставился на рыбину странным взглядом и задумчиво произнёс:

— Это панцирник.

— Да, — признал я очевидный факт. — Мы не стали их разделывать. Не знаем как это делается. Там ведь икра дорогая, мало ли, вдруг какие-то хитрые особенности есть. Надо, чтобы кто-нибудь показал, и мы всё сделаем. Кто такое умеет?

— Их? — вопросительно произнёс Жадиро?

— Не понял?

— Ты сказал, что вы не стали их разделывать. Их, это когда не одна рыба, — как-то очень уж спокойно пояснил трактирщик.

— Ну да. Мы трёх поймали. Занести остальных? Они на крыльце, с Бякой.

Жадиро повернулся, крикнув:

— Тарко! Там на крыльце рыбу мальчишки принесли. Помоги затащить. Да побыстрее! А ты, — обернулся он ко мне. — Постой тут. Просто постой. Я сам всё сделаю, а ты просто смотри.

Панцирников Жадиро разделал прямо в общем зале, под заинтересованными взглядами нескольких ранних любителей пива, уже успевших вернуться с рудника. Ничего сложного в процессе я не увидел. Главное, это жёстко держать нож за лезвие, вблизи кончика. Брюхо рыбы податливое и легко режется на заданную положением пальцев глубину. Затем рассечённая плоть раздвигается, обнажая неповрежденные внутренности. От них легко отделяется крупный желчный пузырь и два продолговатых икорных мешка. Очевидно, ценится и то и другое, но по поведению трактирщика заметно, что икра — на порядки дороже. Очень уж напрягался, хватаясь за неё.

Разложив добычу по мискам, буднично поинтересовался:

— Тушки мне сдадите?

— А они ценные? — уточнил я.

— Обычная рыба. Но вкуснее кайт. Почти как говядина без жира.

— Хорошо, забирайте. Но нам на ужин сделайте хорошую порцию.

— Сделаю. А с икрой подождать надо. Пошлю Тарко к казначею. Я такие дела сам не решаю.

Вот тут до меня начало доходить, что мы и правда добыли нечто нерядовое. Вокруг кайт и близко такой суеты не наблюдалось, сколько бы мы их не таскали.

Казначея фактории мне только видеть доводилось. С такой мелочью, как я, ему общаться ни с руки. Но сегодня господин Кучо изменил своему обыкновению. Появился минут через пять, всем своим видом выражая крайнюю степень заинтересованности. И даже личные весы притащил.

Игнорируя желчные пузыри, взвесил икорные мешки поодиночке, а затем все вместе, после чего заявил:

— Пять полных гильдейских фунтов, шесть унций и восемь грамм. Две тысячи сто восемьдесят восемь грамм. Мешки нетронутые, принимаются по полной цене. Полная цена — одно платёжное обязательство фактории Черноводка за пять грамм веса. Всего до целого четыреста тридцать семь обязательств, — Кучо обернулся к трактирщику. — Мешки засолить в тряпицах, ты знаешь как это делается. — Затем обернулся уже ко мне: — Обязательства за икру заберёшь у меня. Всё остальное, это к Жадиро.

Провожая казначея взглядом, я мысленно прикидывал расклады. Получалось, к сожалению, не по квадратику за икринку, но всё равно порядок цен радовал. Почти четыреста пятьдесят квадратиков за три рыбины. Плюс за тушки и желчь что-то полагается. Теперь я спокойно расплачусь с долгами, потратив на это небольшую часть от заработанного. А оставшейся выручки хватит не только на одежду для Бяки и меня, это много на что должно хватить.

Это уже иной уровень жизни, при котором даже как-то неприлично обитать в пыльном подвале. Вон какие круглые глаза у горняков. Ну ещё бы, ведь мы только что здорово переплюнули их заработок. Так переплюнули, как им и не снилось. А ведь именно они и охотники считаются элитой здешних работяг. Первые добывают дорогую руду, часами пропадая в сырых забоях, где рискуют оказаться под завалами или нарваться на подземную тварь, не переваривающую дневной свет, но зато очень даже переваривающую шахтёров. Вторые подолгу бродят по лесам, ставя капканы и ловушки, скрадывая зверьё, богатое на всё то, что здесь называют специями. Постоянно на свежем воздухе — это полезно, но надо учитывать, что зверьё в Лихолесье — это нехорошая тема. Редко кто из таких «любителей природы» умирает своей смертью.

Спиннинг и блёсны всех переплюнули. Пожалуй, за три года взросления я смогу успеть сколотить здесь приличное состояние. Если ничего не помешает.