Аленкин астероид

Подошла мама, наклонилась надо мной, тихонько мою руку гладит. Глаза сухие, а подбородок чуть дрожит, выдает ее. У нее одно на уме: как собой меня заслонить, как в Пространстве вместо брата оказаться? Но каждому свое выпадает.

На всю жизнь

Я еще крепче вжалась в диванную подушку. Жалко мне маму. И тетю Киму жалко. И папу. И Читтамахью, которому теперь до смерш виной своей казниться. И хотя я никого не вижу и никого не виню, но всем телом чувствую, кто чем дышит и кто о чем думает. Прожигают меня насквозь прозрачные дядины мысли, дают мне силу и необыкновенное прозрение...

- Олененок! - окликнул дядя Исмаил. Я слезы вытерла, обернулась к экрану. - Ты, Олененок, брось это дело. Не повышай влажности в атмосфере.

Хлюпнула я носом в последний раз, попыталась улыбнуться:

- Больше не буду, дядя Май. Распылено и забыто!

- Тебе спать не хочется? Вытерпишь до утра?

- Ах, ну что ты такую ерунду спрашиваешь? Ты сейчас на пхстяки слов не трать. Ты важное говори.

Важное? - Он покачал головой. - А что, брат АнтуанХозе, девочка дельное предлагает. Перед смертью люди о главном думать обязаны. Беда только - до главного не достать.

Уголком рта он сильно потянул в себя воздух и поежился:

- О небо! Пальцы отмерзают. Слушай, к черту экономию, а? Хочу последние часы забыть о теле. Как известно, лучший способ для этого - не давать ему о себе напоминать!

Он исчез с экрана, видимо, наклонился - показались тяжелые ботинки, выбивающие дробь на скале. Потом рука в тонкой перчатке выламывала с пультика скафандра ограничитель: мелькали кнопки, колпачки-фиксаторы, забеспокоившиеся стрелки на шкале ресурсов. Наконец дядя Исмаил вернулся в кадр, блаженно улыбаясь и крякая:

- Уф, приятно! Тепло по ногам ударило. Как в парилке.

Банька не банька напоследок, а все отогреюсь. Нет, Антуан, тысячу раз правы древние: держи голову в холоде, живот в голоде, а ноги в тепле!

Читтамахья присел возле меня на диван, обнял за плечи.

Туня тотчас привалилась с другой стороны. В эфире стояла удивительная тишина. Я потом поняла, что все это время не была снята тревога номер один. Ни один корабль, кроме поисковых и дальних, не бороздил космос. Ни одна посторонняя передача не засоряла эфир - все каналы прислушивались к голосу дяди Исмаила.

Дядя Нсмаил говорил громко, быстро, словно должен был успеть сказать мне как можно больше.

- Ну, Алена, пришла пора нам по душам поговорить. Ты ведь в такое время живешь, когда люди привыкли, что все вокруг разумно устроено, все удобно. Одно запомни накрепко: пусть твой личный мир, твое личное удобство не заслонит от тебя остального. Пусть тебе будет неуютно всякий раз, когда кто-нибудь в тебе нуждается, и до тех пор - пока ты не поможешь... Это, по-моему, и есть в жизни самое главное.

Он потянул губами из трубки - обжегся, кашлянул и сладко зажмурился:

- Горячий... Черный... Мариночка, даже у тебя такого не пивал... Может, тоже потому...

Он не договорил. Я оглянулась: мама привалилась к косяку и в упор, не видя, смотрела на экран.

- Ты пустил полные обороты? - спросил Читтамахья.

- На оптимум, Антуан. На оптимум. - Дядя Исмаил хитро прищурился. - Это значит, всё по первому сорту. Ну посуди сам: зачем мне резерв? Время играет против меня... - Он оставил шутовской тон, на миг посерьезнел: - Между прочим, вашей вычислительной технике я тоже работку подкинул:

датчики-регистраторы ведут передачу сведений о скрученном Пространстве. Так сказать, изнутри, глазами очевидца. Кое в чем, я полагаю, это должно вам помочь...

Вам! Он уже отделил себя от остальных людей.

- Но ведь синхронная передача отнимает дополнительную энергию! воскликнул Читтамахья.

- Антуан! - укоризненно протянул дядя Исмаил. - Пять часов или пятнадцать - уже не имеет значения...

- Да-да, понимаю, - Главный конструктор смешался

В комнату откуда-то набивался народ. Становилось тесно.

Вдруг люди расступились, ко мне быстрым шагом подошли Антон Николаевич и два незнакомца Председатель Всемирного Совета отрешенно потрепал меня по плечу и сразу же повернулся к экрану:

- Как чувствуешь себя, Улаев?

- Прекрасно. Вы погодите чуток, мне еще несколько слов для племянницы осталось.

Сегодня, видимо, у него было право-выбирать, что важнее. Особое право человека, смотрящего сквозь всех нас в глаза смерти. Он не нуждался в утешении. Наоборот, пытался утешшь нас. Меня. И вместе со мной - всех, сидящих у экранов Антон Николаевич понял это, стал в сторону рядом с подставленным ему стулом и тихо ждал своей очереди.

Дядя Исмаил выпрямился, сделал строгое лицо и из центра экрана обвел взглядом комнату:

- Я, кажется, начал бахвалиться? Ты прости. Это от растерянности. Впервые приходится говорить перед вечностью...

Он обращался только ко мне. У каждого наступает порой момент, когда все человечество сосредоточивается в одном человеке.

- Страшно, дядя Май?

- Да нет. Теперь нет. Когда было холодно, было страшно.

А теперь все в порядке...

По глазам его и еще обостренностью оун-контакта я чувствовала его искренность. А у меня все больше замирало сердце.