Я представляю из себя натуральный тип русского эмигранта, то есть человека, проделавшего весь скорбнып путь хождения по мукам. В эпоху великой борьбы белых и красных я был на стороне белых.
Я ненавидел большевиков физически. Я считал их разорителями русского государства, причиной всех бед. В эти годы погибли два моих родных брата, один зарублен, другой умер от ран, расстреляны двое моих дядей, восемь человек моих родных умерло от голода и болезней. Я сам с семьей страдал ужасно. Мне было за что ненавидеть.
Красные одолели, междоусобная война кончилась…»
Толстой не раз высказывался по поводу своего неприятия Советской власти и большевиков. Слишком остро и драматически отозвались события пролетарской революции и гражданской войны на его личной судьбе и судьбе его ближайших родных и друзей. А жизнь он чаще всего воспринимал эмоционально, порой поспешно, под впечатлением того или иного факта, события Так было и во время Великой Октябрьской революции. Но потом он почувствовал в большевиках ту неодолимую силу, которая оказалась способной восстановить российскую государственность, а это для Толстого как русского патриота было определяющим его гражданскую позицию. И тот факт, что он пришел к признанию Советской власти и большевиков после длительных раздумий, ошибок и внутренней борьбы, свидетельствовал о его честности как художника и гражданина. «…И совесть меня зовет не лезть в подвал, а ехать в Россию л хоть гвоздик свой собственный, но вколотить в истрезанный бурями русский корабль».
25 апреля 1922 года газета «Известия», перепечатав письма Чайковского и Толстого, в том же номере дала высокую оценку позиции Алексея Толстого, подчеркнув большое политическое значение его письма, положившею начало расколу эмиграции. А для Толстого это означало, что в новой России он будет деланным и необходимым строителем новой культуры.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ДУМЫ О РОДИНЕ
ВОЗВРАЩЕНИЕ
1 августа 1923 года Алексей Толстой подплывал к родным берегам. Вместе с ним на пароходе возвращались на родину Василевский (He-Буква), Ю. В. Ключников, А. В. Бобрищев-Пушкин, которым тоже стала невмоготу эмигрантская жизнь. С какой же стати оставаться на чужбине, если Россия открывает им свои объятия, прощает их грехи, допущенные в пылу азартного отрицания, к тому же обещает нормальную творческую жизнь, независимую от прихоти издателей. Немало каждый из них провел бессонных ночей, прежде чем отважиться на этот решительный шаг. И вот сейчас, при виде так хорошо знакомых очертаний Петрограда, Толстой испытывал волнение: ведь совсем недавно он был здесь… А сейчас возвращается навсегда. Это окончательно: русский писатель не может жить без России Все пройдет, воцарится нормальная жизнь; она и подскажет свои сюжеты, выдвинет свои характеры, а он, художник, зафиксирует их, обобщит. И он добьется признания народа, признания родной страны.
Толстой пристально всматривался в гранитную набережную, в словно повисшие в воздухе длинные арки Николаевского моста, бегло скользнул взглядом по ныряющей в синих волнах Невы лодочке, по скорбно притулившейся на углу улицы фигуре старенького извозчика, и грустная радость охватила его: ничего, в сущности, не изменилось, он увидел ту же вековечную Россию, где доброе и прекрасное постоянно переплетается с отжившим и дурным. Что ждет его впереди?
За границей остались у него друзья, близкие люди, с которыми немало пережил трудностей, но его место здесь: он не может без России и надеется, что нужен ей, нужен своему народу как певец его многострадальной и героической жизни. Нет, не на торжества приехал он сюда: России предстоят тяжелые времена. Снова волны ненависти захлестывают ее со всех сторон. Враждебный ей мир готовится к новым схваткам с ней. Уж больно вызывающе ведет себя Советская Республика, растоптав все привычные понятия и представления. Вопреки здравому смыслу здесь, например, утверждают: «Хорошо то, что истинно». А на Западе поклоняются только доллару, с их точки зрения, поставить истину выше валюты может или сумасшедший, или дурак, или очень хитрый и опасный негодяй. Да, человек зависит там от денег…
И удивительно, что не чувствуют на Западе прочности своего положения даже те, кто сегодня выглядит властелином… Всех страшит ненасытное чрево биржи, способное внезапно поглотить любые капиталы. Сколько шикарных особняков пошло с молотка. А положение рабочих? Их безумные глаза, глядящие на витрины продуктовых лавок, хорошо знакомы Толстому. Он видел толпы людей, пораженных горячкой голода и отчаяния, видел пожарища, разбитые стекла великолепных зданий, дымы выстрелов, клубки трамвайных проводов, грузовики, ощетиненные штыками, видел красные знамена, видел и черные…