Алексей Михайлович

Если хочешь знать, кто теперь выбран в гетманы, то, я думаю, ты знаешь, как еще при жизни покойного гетмана вся старшина избрала сына его, пана Юрия, который и теперь гетманом пребывает, а вперед как будет, — не знаю. А я после таких трудов великих рад бы отдохнуть и никакого урядничества и начальства не желаю.

— Ось, бери от нас, простесеньких хлопцев, писульку, — сказал он сотскому. — Та и на який бис нам их булава… Да не треба нам той булавы, да не того… не треба нам и царя московского!

В Чигирин, на раду, прибыл посол Зюзина, подьячий Тюлькин. Выговский принял посла в курене.

— Сидай, пан мой дражайший.

Подьячий недовольно пробормотал сквозь зубы.

— Раду, выходит, у вас собирают, пан?

— Та выходит, будто и раду, — безразлично ответил Выговский, выколачивая о каблук сафьянового сапога пепел из люльки. — Геть! — прикрикнул он тут же на дремавшего у двери сотского и, будто про себя, прибавил со вздохом:— Ось яки человики теперь пошли… Не могут самого пана подьячего от який-нибудь стервы отличить. Так и прут в курень, не подумавши.

Сотский спокойно повернул голову, но не двинулся с места.

— Ну, что вы зробите з ним! — прикидываясь возмущенным, стукнул писарь о стол кулаком. — Та кому ж я кажу — геть, голопупая дура!

Он повернулся в сторону подьячего и распустил губы в улыбке.

— То не ты голопупая дура, а он голопупый!… То я не на тебя брешу, а на того сучьего сына, пан ласковый!

Заметив, что посол начинает понимать его отношение к себе, Выговский вскочил с лавки.

— А воеводе так и кажи: царскому величеству я верен во всем, служу великому государю и войско запорожское держу в крепости.

Он обсосал усы и елейным голоском продолжал:

— Как гетмана похороним, то у нас будет и рада о новом гетмане, и мне Богдан Хмельницкий перед кончиною, нехай ему на тим свити легенько икнется, приказывал опекуном быть над хлопцем его, пан Юрием. А я приказ его помню и сироту не спокину.

Подьячий просидел у писаря до позднего вечера. Хозяин усердно потчевал его локшиной, варениками и настоенной на тютюне горилкою, но на расспросы о том, кого казаки склонны избрать гетманом, отделывался шутками.

Посол пил много, однако почти не хмелел. Только когда Выговский, рассердившись, подсыпал в горилку горсть перцу и пороху, подьячий обалдел и свалился под лавку.

— Тьфу! — плюнул Выговский в лицо послу— Весь курень опоганил духом москальским!

И, раскурив люльку, вышел из куреня.

* * *

Со всех концов Запорожья потянулось казачество в Субботово хоронить Богдана Хмельницкого.

Сторонники Выговского использовали удобный случай и всюду, где только можно было, собирали летучие сходки. Гневно потрясая кулаками, они, не стесняясь, проклинали тот час, когда Хмельницкий отдался под московского царя и слезно молили казаков одуматься и избрать гетманом Выговского, который только и может освободить их от москальского ига.

— Только пан писарь и остался верным вольнице запорожской! Только под ним славное низовое товарищество пошлет к бисову батькови москальских бояр с ихним кобылячьим царем.

Великой радостью входили проникновенные эти слова в казацкие души.

— Выговского!… Геть царевых воров-урядников с вольной Украины!

Торжественно и с большими почестями похоронили казаки Хмельницкого, но на поминках не задержались — нужно было торопиться в Чигирин на раду.

Выговский долго отказывался принять гетманскую булаву и сдался лишь после того, как казаки объявили, что, кроме него, никого не изберут.

Выплюнув на ладонь люльку, Выговский низко поклонился раде.

— А так — так и так, будь по-вашему, паны-молодцы! Да помните же… Булава моя будет добрым на ласку, а злым на каранье.

И, будто без умысла, повернувшись в сторону московской дороги, угрожающе потряс булавой.

Воинственный гул толпы воодушевил его.

— А не сгибла родная Украина!

— А не сгибла!… Слава батькови-гетману!… Слава молодечеству низовому! — ураганом пронеслось над площадью и рассыпалось по широкой степи…

* * *

Вскоре, однако, казаки стали замечать, что Выговский через меру якшается с поляками, дает им многие льготы и даже приглашает к себе на службу советниками и полковниками. Больше всего не нравилось запорожцам, что гетман держится с поляками не как с басурманами, а как с равными.

Ко всему этому, вскоре на Украине прошел слух, будто польский король сулит пожаловать Выговского сенатором и наградить многими землями, если он перейдет с войском запорожским в подданство Польше.

Первым выступил против гетмана полковник Григорий Лесницкий. Он собрал на своем полковницком дворе в Миргороде великую раду сотников и атаманов и без долгих рассуждений обратился к ним:

— Имеете ли вы веру ко мне, православному запорожцу?

— Имеем! — дружно ответила рада.

Тогда полковник, стерев пятерней пот с пылающего лица, прерывисто прокричал: