В конце концов морозовские дельцы принуждены были занять достаточно своеобразную позицию относительно недоимок из-за убыли тягловых мест. С одной стороны, они продолжали требовать уплату недоимок, отчего свирепый посвист батогов оставался самой популярной мелодией начала царствования Алексея Михайловича [93]. С другой стороны, приходилось считаться с реалиями — запустением городов, население которых бежало в иные места или перебиралось из тягловых «черных» слобод в так называемые «белые слободы». Последние принадлежали духовенству, старой аристократии и были замечательны тем, что их население было освобождено, «обелено» (отсюда и название) от тягла. Заложившись за владельца такой слободы, посадские люди надеялись обрести покой и относительное благосостояние, мало совместимое с исполнением тягла и государевых служб. Отсюда стремительный рост «белых слобод». Так, в 1620 году в посадских владениях Спасо-Ярославского монастыря было всего 27 дворов, а в 1638-м — 313! За боярином Н. И. Романовым в 1646 году в 18 городах насчитывалось 320 дворов. Стоит, ли удивляться обезлюдиванию посадских общин, соседствующих с подобными «оазисами свободы» от налогов и служб?
Бегство в «белые слободы» и «закладничество» за «сильными людьми» стало настоящим бичом для государства. Чтобы исправить положение, Морозов приступил к так называемому «посадскому строению», которое должно было вернуть тяглеца казне. Внешне эта мера выглядела как чисто финансовая. Да так оно и было. Однако в ней, помимо воли ее устроителей, присутствовал глубокий социально-политический подтекст. Льготные частновладельческие «белые слободы», как родимые пятна ушедшей старины, противоречили потребностям развития централизующегося государства. Наступление на «белые слободы» по самой сути своей было связано с упрочением самодержавного строя.
Политика экономии, выбивания недоимок, вывертывания карманов налогоплательщиков не требовала особенных интеллектуальных изысков. Не отличалась она и новизной. Подобные рецепты, с теми или иными отклонениями, прописывали населению и прежние правители. Однако старый боярин и его сотрудники оказались способными на большее. Средство решительного пополнения бюджета было найдено в организации налогообложения на новых основаниях. Саму идею и ее реализацию связывают с именем дьяка Назария Чистого. Человек несомненно сметливый, приобретший деловую хватку в купеческой среде, откуда его и взяли в приказные, Чистой был прекрасно осведомлен о недостатках старой налоговой системы. Так что народная молва, сделавшая его «крестным отцом» печально известной соляной реформы, опиралась, возможно, на вполне реальные факты.
В феврале 1646 года последовал указ, который налагал «на соль новую пошлину» в размере 20 копеек за пуд. Тяжесть налога должна была компенсироваться отменой главных видов прямых налогов — стрелецких и ямских денег. В исторической литературе это правительственное нововведение нередко окрашивается в мрачные цвета. Цепочка обвинений доходит до июньского восстания 1648 года в Москве, долгое время именовавшегося не иначе как Соляным бунтом. Но на самом деле налоговая реформа была смелой и неординарной мерой, заставляющей несколько иначе оценивать деятельность правительства Морозова, по крайней мере в этой области. Реформа означала смену акцентов — с привычного прямого налогообложения на косвенное, притом с учетом материальных возможностей населения. Отныне каждый должен был платить налоги в соответствии со своими потребностями, и, что немаловажно, сам, без понукания и батогов, побуждаемый не страхом — простой потребностью в соли. Об этом писали авторы указа: стрелецкие и ямские деньги заменить «теми соляными пошлинными денгами, потому что та соляная пошлина всем будет ровна, и в ызбылых нихто не будет, и лишнего платить не станет, а платить всякой станет без правежа собою. А стрелецкие и ямские денги збираются неровно: иным тяжело, а иным лехко…» [94].
Февральским указом 1646 года правительство даже опережало развитие налогообложения в ведущих европейских странах. Здесь центр тяжести в сборе налогов с прямых на косвенные будет перенесен лишь во второй половине столетия [95]. Непосредственными причинами к тому станут бедственные последствия Тридцатилетней войны, более глубинными — распространение абсолютистской идеологии и практики.