Царским воеводам удалось соединиться, но и тогда исход сражения оставался неопределенным. Правительственным войскам помогла хитрость. В ночь с 3 на 4 октября Барятинский направил к Свияге один из своих полков и велел давать им сигналы — «окрики». Дважды раненный в предыдущих боях Разин не сумел разобраться в обстановке и решил, что со стороны Казани подходят свежие царские рати. Было бы несправедливо все списывать на ошибку атамана и его окружения. Пришла усталость, пошатнулась вера, иссякло воодушевление. Казачья вольница способна была на порыв, сверхъестественное напряжение. Но долгая и напряженная работа, осада без видимой надежды на успех оказались ей не по нутру.
Военная хитрость удалась. Казаки страшно испугались за струги, поставленные на прикол. Лишиться их — значило утратить быстроту передвижения, способность наносить сокрушительные удары и уходить от ответных. Разинцы вместе со своим атаманом бросились к берегу. Оставшейся «пешей рати» было объявлено, что казаки на судах подымутся вверх по реке и обрушатся на неприятельские подкрепления с тыла. Была ли то заведомая ложь или Степан Разин в самом деле намеревался это сделать, неизвестно. Но струги двинулись совсем в другую сторону. Сражение за Симбирск было проиграно. Лишенная лучшей своей части армия восставших уже не могла противостоять Милославскому и Барятинскому. Последовал разгром и кровавые расправы торжествующих победителей, которые с лихвой квитались за пережитые страхи.
Велик соблазн обвинить Разина в слабодушии и даже предательстве. Но делать так — значит сильно упрощать прошлое, примерять нынешние ценности к тому времени, когда существовали иные представления о чести и бесчестии. Разин оставался в первую очередь казацким атаманом, с природной казацкой психологией. Судьба сделала его вождем огромного народного движения. Осознать эту перемену было трудно. Еще труднее перемениться внутренне. Чернь, даже показаченная, но не «выварившаяся» в огромном котле Войска Донского, в глазах казаков оставалась казачеством неполноценным и сомнительным. И если они не сбились в крепкие ватаги, не обзавелись стругами и не оторвались от насиженных мест — кто в том виноват? Казаки испокон веку поступали так, как поступили в октябре 1670 года: противник одолевал, и они, спасая жизнь и добро, стремительно и быстро уходили, чтобы при случае вернуться и отплатить.
В этом не было ничего зазорного. Конечно, казаки оставили новоприставших, оставили не без обмана, но и новоприставшие столь же легко оставляли их, едва казачьи отряды выходили за пределы освобожденных ими уездов. Близость и даже общность психологии и психологического склада участников движения вовсе не предполагает полного тождества. Социальная психология казачества при всем том отличалась от социальной психологии крестьянства.
Неудача под Симбирском оказала огромное влияние на развитие движения. Тем не менее и до, и во время осады, и даже после симбирского поражения восстание продолжало распространяться, охватывая все новые и новые уезды Московского государства. В пламени бунта оказалось все Поволжье, лесное Заволжье, многие юго-восточные и центральные уезды, Слободская Украина. Против местных властей выступили крестьяне, городские низы, приборные люди. В движение вовлекались мордва, татары, чуваши, марийцы. Громили не только местных воевод и приказных, но и «мирских кровопивцев». В одночасье излились все накопившиеся обиды, праведный и неправедный гнев, зависть к удачливым и ненависть к богатым.
От основного войска расходились казачьи отряды, много способствовавшие распространению восстания. Из-под Симбирска на северо-запад устремился атаман Максим Осипов, на юго-запад — казак Михаил Харитонов. В середине сентября были заняты Алатырь и Саранск. Из Алатыря Осипов двинулся к казанским пригородам — Цивильску, Курмышу, Ядрину. В начале октября был занят Козьмодемьянск, откуда восстание «кинуло» за Волгу. В сентябре же поднялись крестьяне сел Лыскова и Мурашкино, которые издавна враждовали с властями Макарьевского Желтоводского монастыря. Против него и был направлен гнев восставших. Вскоре здесь появился Осипов, объединивший крестьян и осадивший монастырь. Борьба шла с переменным успехом, пока в середине октября обитель не была взята и разграблена. Волнения подбирались к Нижнему Новгороду. Казацкие лазутчики сильно смущали низы посада. Однако Нижний устоял, и это была большая удача для правительства.