Алексей Михайлович

Молодая Наталья Кирилловна всячески поощряла супруга. Даже иностранцы обратили внимание на то, что царица, «хотя и не нарушает никогда отцовских обычаев… склонна пойти иным путем, к более свободному образу жизни, так как, будучи сильного характера и живого нрава, она отважно пытается внести повсюду веселие» [454].

Алексей Михайлович не упускал ни одного случая, чтобы потешить жизнерадостную супругу. Когда императорское посольство в 1675 году покинуло столицу, ему вдогонку послали генерала… за фокусником, о котором узнали с опозданием. Фокусника привезли во дворец, где он демонстрировал свое искусство перед царем и царицей.

Царь был охоч до шутки, причем нередко грубой. Он мог приказать напоить гостя, чтобы посмеяться над ним; известно и про царское «купание» опоздавших, доставлявшее, надо полагать, удовольствие далеко не каждому. Витсен сообщает о шуточках царя во время торжественных приемов (ему про них явно рассказал кто-то из русских). Алексей Михайлович сам подавал приближенным ковш, и «нередко он в шутку выплескивает вино на их бороду и одежду, мимо рта». Шутка сомнительная, даже грубая, вызывавшая у окружающих бурю восторга: «Знать необузданно шумит и орет» [455]. Яркий пример того, как свита делает короля!

Тишайший — образцовый семьянин. Сначала семья царя — его сестры. После женитьбы — еще царица и дети. Кажется, царица не всегда ладила с новыми родственницами. Судя по письмам, Алексею Михайловичу приходилось улаживать возникавшие в семье трения. Неизвестно, как он это делал в личном общении — тихим словом или грозным окриком. Но в письмах он верен себе — деликатен, терпелив и взывает к любви и благоразумию, с каким старшие сестры должны опекать молодую царицу и своих племянников. Так, в 1655 году он, должно быть, отвечая на какое-то послание с жалобой, наставляет родных: жить надо «в совете; не опечальте меня до конца».

Выше уже не раз цитировались письма, отправленные Тишайшим домой во время его военных походов. Писал он часто, чуть ли не с каждого стана, где ему приходилось останавливаться. При этом писал сам или на продиктованных подьячему посланиях собственноручно делал приписки. Царь настолько приучил сестер к своей руке, что принужден был оправдываться и объясняться в том случае, если на послании не появлялась соответствующая приписка: «Да не покручинтеся, государины мои светы, что не своею рукою писал, голова тот день болела…»; «Да не покручинтеся, что не своею рукою писал: ей, недосуга и дела многия…»

Особенно почитал Тишайший старшую сестру Ирину. Его послания очень часто начинались с обращения к «матушке, благоверной царевне и великой княжне Ирине Михайловне». Уважение, какое питал Алексей к Ирине, обязательно было и для подданных. В 1655 году именины Ирины Михайловны застали царя в Смоленске. Естественно, в Москву полетела «поздравительная» грамотка: «Многолетствуй, матушка моя, в новой год и с нами и я с вами со всеми». Брат сообщал, что по случаю ее именин все «радостно пировали», и лишь одно навевало на него грусть, что «лицем к лицу не видилися, но духом всегда нераздельни николи же» [456].

Беспрестанно посылая письма, Тишайший требовал от родных такого же внимания. Пишите «ко мне про свое здоровье почасту», — наставляет он сестер. Неизвестно, как часто радовали царя своими посланиями родные, но, получив весточку, он радовался чрезвычайно. В 1654 году, получив известие о том, что спасавшиеся от чумы царица с сестрами будто бы уже едут к нему в Вязьму, признался: «…Жду вас, светом, как есть слепой свету рад». На следующий год, получив на Пасху от сестер крашеные яйца, Алексей Михайлович совсем расчувствовался: «…Зело обрадовался и целовал с радостными слезами вместо самих вас» [457].

Впрочем, надо-признать, что в частых царских посланиях ощущается известная торопливость: иные письма почти пусты — сам здрав, здравы ли вы? Иногда кажется, что Алексей Михайлович не знает о чем писать: чтобы делами «светов» обременять — такое и в голову не приходило, но тогда о чем же сообщать? Сообщал об увиденном, поразившем, случившемся: то об изменнике, который побежал предупреждать поляков о царском приходе под Смоленск: его поймали и четвертовали; то о «немерном» разливе Днепра под Смоленском, таком обильном, что «горы захватило» и мост залило [458].

Сохранившиеся письма относятся ко времени военных походов. Когда царь находился в Москве или кружил по подмосковным монастырям и дворцовым селам, надобность в посланиях отпадала. Но не пропадала тревога царя за родных. Поэтому царь предпочитает посылать близких людей справиться об их здоровье. Это и «честно», и не столь хлопотно.