Алексей Кольцов. Его жизнь и литературная деятельность

Нас в данном случае интересует больше кружок Станкевича, в который глава его вносил свое образование и организаторские способности; горячее, прочувствованное убеждение – Белинский; тонкую диалектику и сильный логический ум – Бакунин; вдумчивость и душевную чистоту – Аксаков. Кружок следил за иностранной литературой, особенно философской, и был au courant[5] в этой области. Там кипели горячие споры, авторитеты стремительно низвергались с пьедесталов, хотя это не мешало воздвигаться на них сейчас же новым кумирам… «Грязная действительность» третировалась во имя светлых идеалов философии самым беспощадным образом… Вскоре в кружке установилась гегемония Гегеля, и самым горячим адептом этого философа был довольно долгое время Белинский, представлявший, в сущности, по натуре своей, по горячим стремлениям сердца, откликавшегося на скорби и муку окружающего, прямую противоположность умственному холоду, который царил на этих высотах философской эквилибристики. Белинский, как известно, был самым страстным и упорным искателем истины; он и на этих собраниях кружка успокаивался только тогда, когда спорный вопрос уяснялся окончательно. До чего эта жажда истины томила горячего критика, видно хотя бы из спора его с Тургеневым, о котором последний рассказывает в своих воспоминаниях. Тургенев ослабел уже в доводах, спор ему надоел, и он с удовольствием согласился на приглашение жены Белинского идти обедать. Тогда критик серьезно бросил ему упрек: «Мы не решили еще вопроса о существовании Бога, а вы, Тургенев, зовете меня есть!»

И вот в этот-то кружок, где гремели страшные слова «абсолют», «субстанция», «воплощение духа в природе», «субъект» и «объект», где Бакуниным разбирались по косточкам все тонкости гегелевской диалектики, попал «дитя степи» Кольцов, человек без образования, с узким еще в ту пору умственным кругозором… Эта обстановка его ошеломила, и никогда, вероятно, более чем в это время не жалел о недостатке своих сведений бедный прасол, и никогда его сильнее не мучило сознание того, что он ничего не понимает в «мудреных» вещах… Понимание их, конечно, не далось поэту и впоследствии, как это видно из простодушного признания его, которое находим в позднейшем письме к Белинскому: «Субъект и объект я немножко понимаю, – пишет Кольцов критику, – а абсолюта – ни крошечки, но если и понимаю, то весьма худо».

Но люди, занимавшиеся такими мудреными отвлеченностями, отнеслись, однако, очень сердечно к мещанину-поэту: он остановился прямо у Станкевича и сердечно сблизился с Белинским. История отношений нашего знаменитого критика с воронежским гостем вплетает только новый лавр в венок Белинского как человека. Этот писатель, жестокая гроза всяческих литературных авторитетов, разрушитель отживающих преданий и традиций, был глубоко любящим другом. И прекрасные строфы Некрасова рисуют нам верный образ автора «Литературных мечтаний»:

Наивная и страстная душа,
В ком помыслы прекрасные кипели,
Упорствуя, волнуясь и спеша…

Белинский принял под свое покровительство застенчивого Кольцова, и они до конца жизни сохранили привязанность друг к другу. Дружба Белинского не носила характера обидного покровительства скромному приятелю, а основывалась на совершенном равноправии. Если в этих отношениях и сказывалось порою неравенство, то оно обусловливалось самою природою вещей, то есть талантом, начитанностью и большим образованием Белинского, что, конечно, должно было импонировать Кольцову, и, разумеется, критик не мог не иметь большого влияния на друга. Но в сердечности и простоте этих отношений нельзя сомневаться. Светлая личность, Белинский умел коснуться самых глубоких душевных струн прасола, и в беседах с другом Кольцов разворачивал все силы своей богатой натуры, заставляя знаменитого критика восторгаться своими могучими задатками. И мы снова повторяем, что уважение и даже удивление, которое возбуждал в Белинском Кольцов, служат доказательством недюжинности последнего: не такой был человек правдивый Виссарион, чтоб расточать так долго свою любовь и восторги зря, по ветру.

Видимо, это первое знакомство с кружком Станкевича произвело сильное впечатление на прасола, что заметно по всем его тогдашним письмам. Философия кружка отразилась на содержании дум Кольцова – произведений, преимущественно написанных вслед за этой поездкой в столицы. Своим стихотворением «Поминки», посвященным памяти Станкевича, поэт поставил прекрасный памятник обласкавшим его друзьям:

Могучая сила
В душе их кипит,
На бледных ланитах
Румянец горит…