Алексей Гаврилович Венецианов

Первые литохромии с венециановских картин «Параня со Сливнева», «Захарка», «Настя с Машей», «Капитошка» и «Дети в поле» поступили в продажу в 1826 году. Однако публика их почти не покупала. Венецианов по скромности решил, что причиною тому сами его картины, «предметы дикие», способные непривычным содержанием отпугнуть публику. Как раз в это время на Невском, в доме Марса, где Общество стало регулярно устраивать выставки работ своих питомцев, экспонировалась прибывшая из Италии картина пенсионера Общества Карла Брюллова «Итальянское утро», пользовавшаяся у столичной публики громким успехом. Вот Венецианов и хотел предложить во имя спасения самой идеи издания литохромий, что он сам сделает иллюминование литографии с работы Брюллова. Но и это не могло спасти дела. Видимо, слишком уж дорогой показалась широкой публике, не искушенной собирательством, цена за литохромии: литография стоила всего-навсего один рубль двадцать копеек, а в раскрашенном виде — около пятидесяти рублей…

Издание литохромий в результате было решено прекратить. В разговоре Кикин поведал Венецианову о слухах насчет Общества, упорно распространяемых некоторыми профессорами Академии художеств. При этом выяснилось, что чем менее сведущим в искусстве, чем более реакционным по взглядам оказывался уважаемый мэтр, тем более зло отзывался он о деятельности Общества. Так, например, «зауряд»-профессор батальной живописи, любимец царя А. Зауервейд говорил так: «Общество для поощрения художников есть оппозиция Академии художеств или, может быть, только к одному президенту, о чем я бы более узнать мог, если бы не знали, что я враг этих ложных Дмитриев, которые желают сделать подрыв Академии художеств, а себя всесильными».

Вот ведь как все обернулось — учредители Общества ничуть не заботились о специальном эстетическом статусе организации, их взгляды на сей счет были весьма расплывчаты: помогать талантливым русским художникам. Но эстетическая платформа проявилась весьма четко, как только выяснилось, кому, каким именно художникам Общество на протяжении долгого времени оказывало постоянную поддержку. В первую очередь Венецианов и его ученики. Затем Карл Брюллов, поссорившийся после окончания курса с Академией. Далеко не ортодоксальный академист Федор Толстой. Целиком прошедшие курс обучения художеству при содействии Общества братья Григорий и Никанор Чернецовы. И впрямь сам контингент опекаемых и поощряемых определял контуры ненарочитой, но явной оппозиции.

Заодно обговорил Венецианов с Кикиным и еще одно дело — получение от Общества взаймы ссуды в тысячу рублей на горящие нужды. Во всем шел Петр Андреевич навстречу Венецианову, чувствуя в нем истинно большого художника. Пока был жив Кикин, Общество в течение следующих семи лет ни разу не напомнило художнику об этом долге. Как только Петра Андреевича не станет (а случится это в 1834 году), и года не пройдет, как Комитет предложит Венецианову погасить долг «произведениями трудов» его собственных и учеников.

Именно благодаря Обществу Венецианов мог так широко и обильно показать свои произведения столичной публике. На выставке в доме Марса на Невском в 1826–1827 годах было экспонировано сразу более двадцати работ художника и ряд картин его старших учеников — Тыранова, Крылова. На этой выставке впервые увидели свет такие замечательные произведения Венецианова, как «Девушка с бураком», «Жница», «Захарка», «Старый крестьянин из Микашихи». На выставке, открывшейся в 1830 году, было представлено пять работ учителя и огромное число — тридцать две картины — его учеников.

Покамест к началу 1830-х годов по внешним признакам можно было думать, что со школой, учениками все обстоит более чем благополучно. Но и эта отрада стареющего художника скоро, совсем скоро сойдет на нет… «Исходы» учеников начались уже, собственно, сейчас. Но в них учителю не виделось пока ничего тревожного. Давно уж научились летать первые птенцы — и вот в 1830 году покидает учительское гнездо Никифор Крылов. Следом за ним уходят Тыранов, Алексеев, Зеленцов, Беллер, Златов. Каждый пошел своей дорогой. Но лишь Крылов остался верен заветам учителя, лишь его дальнейшее творчество несло учителю радость и горделивое чувство.