Александровский cад

А Вера в этот момент, не отрываясь, смотрела на Алексея. И лишь когда Татьяна чмокнула ее в щеку и кивнула в сторону Казарина: «Расскажи ему про пресс-папье», – быстро отвела глаза.

– Тебе это очень нужно? – медленно проговорила она. Лешка достал удостоверение.

– Рассказывай. Нужно. Вера пожала плечиками.

– А что рассказывать-то?

Она наморщила лоб, вспоминая какие-то подробности.

– Ну… писала я как-то для Панина служебную записку. Мне понадобился справочник, и я полезла в шкаф, где и наткнулась на это пресс-папье. Попыталась его отодвинуть, но не тут-то было: пресс-папье оказалось невероятно тяжелое – как будто железное внутри. Я потом еще заметила, что уборщицы из-за этого не всегда под ним пыль вытирали – ленились лишний раз брать в руки такую тяжесть…

Вера открыла дверь в приемную, убедилась, что все тихо, и вернулась к друзьям.

– Да! То пресс-папье было с гербом какого-то барона: то ли Шпуллера, то ли Шпиллера. Не помню. Кстати, Панин любил хвастать, что им в свое время пользовался сам Свердлов. Мол, революционная реликвия с дворянской историей.

Лешка дослушал Чугунову до конца и тут же спросил:

– А после убийства Панина ты это пресс-папье видела?

Вера замялась.

– Нет. Мне позвонили утром и говорят: «С сегодняшнего дня ты работаешь на другом этаже». И все.

Верка кивнула на подругу.

– Если бы Танька вчера про шкаф не спросила, в жизни бы не вспомнила…

Слушая Веру, Лешка вдруг сообразил, что тень Свердлова опять, как и четыре года назад, неотступно следует за ним. Могло получиться так, что та далекая история с бриллиантами не закончилась. Как-то так сложилась жизнь, что Лешка и думать забыл о бриллиантах, Алмазном фонде, сейфах и таинственных монахах…

На улице накрапывал дождь.

– Странно, – задумчиво сказала Танька.

– Чего тебе странно? – не понял Казарин.

– Я сейчас поймала себя на мысли, что забыла про войну. Вот ты, я, Вера – как будто и не было ничего.

У Лешки на этот счет было иное мнение, но он промолчал. К чему ворошить былое?

– А давай погуляем по Москве? – неожиданно для себя предложил Казарин.

Через несколько минут они вышли из Кремля и направились в сторону Парка культуры. В самом начале Волхонки какие-то люди копошились на развалинах дома, пострадавшего от бомбардировки и пожара. Эта картина привела Таньку в ужас.

– Слушай, я так не хочу, – вдруг заупрямилась она. – Давай пройдем старыми двориками. Там так красиво.

– Двориками, так двориками, – согласился Лешка. – Только туда тоже бомбы залетают.

Но Танька пропустила подначку мимо ушей и свернула в переулок, за Пушкинский музей. Лешка последовал за ней. Не успели они пройти и нескольких шагов, как где-то за углом послышался звон разбитого стекла и женские крики. Лешка на мгновение замер и тут же бросился в сторону, откуда доносился шум.

Он подоспел вовремя. Два мужика в телогрейках выносили через разбитую витрину лотки с хлебом, а продавщица в белом халате безуспешно пыталась их образумить:

– Прекратите! Это мародерство! Я вызову милицию. Она даже попыталась схватить одного из грабителей за край телогрейки, но тот ударил ее ногой.

– Заткнись, стерва!…

Мародер выхватил нож и помахал им перед лицом продавщицы.

– Кишки выпущу!

Но сделать ничего не успел: женщина отшатнулась, а перед ним возник какой-то долговязый лейтенант в летной форме. Перехватив руку грабителя, лейтенант резко подался вперед и ударил его лбом в переносицу, после чего подсек преступника ногой. Тот упал и завыл, схватившись за переломанный нос. Но в этот момент второй мародер набросился на лейтенанта сзади и, накинув ему на шею веревку от мешка, принялся душить. Парень оказался ловким и здоровым – Казарин никак не мог освободиться от его железной хватки и уже начал терять сознание, но неожиданно удавка ослабла. Лешка вывернулся и наконец-то сумел ударить противника вначале каблуком по голени, а затем локтем – в солнечное сплетение. Но этого можно было и не делать. Обернувшись, Казарин увидел, что голова грабителя залита кровью, а рядом стоит Танька с увесистым булыжником в руке и размахивает им в воздухе:

– Ну, кто еще хочет?! Кто еще хочет, гады?! Гады, гады, гады!

– Ох, мама моя! – Лешка бросился к Татьяне, выхватил камень и прижал ее к себе. – Все, концерт окончен. Гадов больше нет.

Танька никак не могла успокоиться. Она тяжело дышала ему в плечо и продолжала возбужденно вздрагивать. Продавщица тупо смотрела то на Лешку, то на преступников и только качала головой.

– Эй, тетя! – крикнул Лешка. – Свисток есть? Женщина ошалело закивала головой, но не шелохнулась.

– Ну так свистите!

Но свистеть не пришлось – со стороны Гоголевского бульвара уже бежал патруль.

Лешка продолжал гладить Таньку по волосам и вдруг повернул ее голову на уцелевшую витрину, за которой висел плакат: «Боевые подруги, на фронт!»

– Во, это про тебя! – Лешка ткнул пальцем в плакат. Решив не дожидаться разбирательств, он незаметно увлек Таньку в соседний переулок, а через несколько минут они уже были на Метростроевской.

– Ничего себе прогулочка получилась, – вымолвила Таня, когда они отошли на почтительное расстояние.