Александр Суворов

Пока Пруссия вооружалась, ею были пущены в ход испытанные средства наступательной политики: прямой и косвенный подкуп, династические браки, интриги и заговоры в столицах соседей, предательские договоры и соглашения о разделе плохо защищаемых земель.

Так шло до тех пор, пока прусским королем был Вильгельм. Его сын и наследник, Фридрих II, с детства мечтал о великих завоеваниях. Отец его, находя, что время раскрыть карты еще не настало, держал сына в ежовых рукавицах, сурово охлаждал его пыл и даже запретил ему произносить само слово «война». Фридрих молчал, думал о войне и «смотрел на отца волком». Король сослал строптивого сына в Кюстрин на должность лесничего в своем имении. Наследник престола, обреченный на жалкую, почти голодную жизнь мелкого чиновника, на досуге думал все о том же. Он понял, чего страшится отец: если Пруссия раньше времени прибегнет к оружию, ей придется столкнуться с Англией. Британцы ревниво следили за ростом прусского могущества, справедливо угадывая в будущей объединенной Германии опасного соперника для своей промышленности и торговли. А за Рейном и Альпами кипела и бурлила Франция, готовясь сбросить оковы феодализма. Если власть окажется там в руках торговцев, промышленников и банкиров, то еще раньше, чем с немцами, английским купцам придется столкнуться с Францией: она станет искать новые рынки для своих товаров и новые торговые пути.

Агрессор

«Нужно заставить ад и небо служить себе, – откровенно говорил Фридрих II. – Раз должно произойти надувательство, то шельмам и должны быть мы».

В 1756 году прусские войска вторглись в Саксонию без объявления войны. Затем Фридрих II, также не объявляя войны, вторгся в Чехию и занял Прагу. Курфюрст[89] Саксонский, правивший там, был и королем польским. Он бежал в Варшаву. Саксонская армия сдалась в плен. Не теряя времени, Фридрих переодел саксонские войска в прусскую военную форму и включил их в свою армию. Сделать это было нетрудно: и у Фридриха, и у курфюрста Саксонского армия состояла из наемных солдат – звонкие талеры[90] заставляли служить тому, у кого их больше.

Европейские политики ахнули в изумлении перед дерзостью прусского короля. Оправдывая себя, Фридрих писал: «Что касается имени столь страшного – агрессор, то это пустое пугало, которое может воздействовать лишь на робких духом… Истинный агрессор тот, кто вынуждает другого вооружаться и начинать предварительную войну, чтобы тем избегнуть более опасной, ибо из двух зол следует выбирать меньшее». Этими словами он бросил вызов всем своим возможным противникам.

Король-агрессор предвидел, что против Пруссии образуется коалиция, в которую войдет и Россия. Он считал наименее опасным противником Россию, которую не знал и не понимал.

Прошло более пяти веков с той поры, как Александр Невский в 1240 году разбил шведов и немцев на Неве, в тех местах, где Петр I в первые годы XVIII столетия основал Петербург. На льду Чудского озера в 1242 году Александр Невский разгромил рыцарей Тевтонского ордена, надолго отбив у немцев охоту к походам на Восток. К XVIII веку в сознании немцев затуманились эти уроки. Они забыли, что Россия, грудью заслонив европейские народы от нашествия кочевых монгольских орд, нашла в себе еще довольно мощи, чтобы защитить свою самобытность от натиска с Запада.

Свежие в памяти успехи Петра I могли бы вызвать тревогу даже в головах самых тупых немецких политиков. Но Фридрих этим не тревожился: его успокаивала уверенность, что Россия, как он полагал, начала онемечиваться. Династические браки отпрысков немецких князьков с персонами русского царствующего дома усиливали самоуверенность людей, окружающих короля. Никчемный голштинец под именем Петра Федоровича[91] стал наследником русского престола. «Дурень», – думал о нем прусский король. Зато он ценил ум и хитрость жены наследника престола, Екатерины[92]. От Петербурга через Кёнигсберг[93] в Потсдам тянулись нити тонкой, но прочной паутины. Попросту говоря, у Фридриха II в Петербурге были осведомленные шпионы в лице людей близких ко двору цесаревича.

О русской армии Фридрих II заносчиво говорил: «Москвитяне суть дикие орды, они никак не могут сопротивляться благоустроенным войскам». В том, что его собственные войска благоустроены, Фридрих не сомневался. Находились даже серьезные люди, разделявшие с прусским королем эту уверенность и считавшие прусскую армию лучшей в Европе. Противники же Фридриха II могли радоваться, что его благоустроенная армия невелика: при нападении на Саксонию она едва насчитывала 30 тысяч солдат. «Потсдамский развод»[94]! – усмехались в Европе. Однако небольшие по численности войска Фридриха прошли муштровку на Потсдамском плацу: они искусно и быстро перестраивались, ходили быстро, заряжали ружья с автоматической сноровкой и, владея улучшенными мушкетами, могли заряжать и стрелять чаще, отвечая на каждые десять выстрелов пятнадцатью.