Александр Солженицын

В начале мая 1989-го был закончен «Апрель Семнадцатого». Оставалось «На обрыве повествования» — конспективное изложение остальных Узлов. «Раньше думал дать только перечень Действий и Узлов, — писал А. И. в дневнике. — Но это — слишком голый скелет, только знающие могут догадаться, о чём речь. Значит, надо пояснять: главные, охватываемые узлом политические события — не только по степени их исторической важности, но и по акценту: что было бы не упущено в “Колесе”». Это не было лёгкой работой: он перелопатил столько материала, как если бы писал Узлы, а не конспект, но другого пути не было. Всматриваясь в события предоктябрьских месяцев, А. И. поражался, насколько товремя психологически схоже с нынешним: та же радость освобождения, то же легкомыслие в момент, когда решается будущее России.

За рубежом об этих материях говорили много и путано. «О Москве — по рассказам частых теперь выезжантов — у нас создавалось смутное представление. Какой-то вихрь толковищ, взаимонепониманий, косых сопоставлений, перпендикулярных сшибок. Уже и Аля сама звонит в Москву друзьям, — всякий раз с огромным волнением концентрируясь, — а потом пересказывает мне. У москвичей уже заклубились мрачные и отчаянные настроения последнего распада… В провинции волоском не бывали задеты вихрями образованских столичных сражений».

В вихре этих сражений январская «Нева» напечатала письмо Солженицына IV-му съезду писателей (1967), февральский номер журнала «Век ХХ и мир» — «Жить не по лжи!». 1 мая среди демонстрантов, прошедших по Дворцовой площади в Ленинграде, было и общество «Мемориал» с лозунгом: «“Архипелаг ГУЛАГ” — в печать!» На этом фоне диковато выглядела пиратская публикация «Матрёнина двора» в трёхмиллионном «Огоньке». Всегдашний гонитель, надев маску благодетеля, выпустил рассказ без разрешения автора и его литературного представителя (в феврале 1989-го им стал В. Борисов) и «под конвоем» ехидного предисловия: теперь, дескать, дорога к критике Солженицына открыта, так что можно начать борьбу с «культом его личности, которая заслонила собою весь горизонт». По красноречивой логике «Огонька» публикация соседствовала с пространным интервью Семичастного: «Я бы справился с любой работой…»

К середине лета ситуация с «Архипелагом» наконец взорвалась — «Новый мир» на свой страх и риск подготовил набор и вёрстку. Говорили, что Горбачёв топал ногами и выгонял Залыгина из кабинета. Медведев требовал отказаться от затеи («“Архипелаг” не будет напечатан ни-ког-да!»), но упрямец-редактор жёстко заявил: если не дадут печатать «Архипелаг», журнал будет остановлен и об этом узнает весь мир. И снова, как встарь, дело решалось на Политбюро: только в 1962-м речь шла об «Иване Денисовиче», а 27 лет спустя — о куда более взрывчатом «Архипелаге». И Горбачёв сдался! «Писатели заварили кашу — пусть сами и разбираются», — произнес Михаил Сергеевич сокрушительную фразу (хотя, рассказывал двадцать лет спустя Медведев, «по отдельным репликам и выражению лиц было видно, насколько мрачная реакция у многих моих коллег»). «Устоял Залыгин. Молодец старик!» — прокомментировал А. И.

Секретариату СП, в чьих руках оказалась судьба «Архипелага», тоже некуда было деться от ветра перемен. На заседание пришла почти вся редколлегия «Нового мира», под окнами «Дома Ростовых» выстроилась толпа с плакатами в поддержку Солженицына. Председатель собрания В. Карпов заявил: «Нам нет смысла придерживаться старой запретительной тактики по отношению к Солженицыну. Почему, собственно, нам не подходит “Архипелаг ГУЛАГ”? Там всё честно, документально. Мы поддерживаем эту инициативу». Секретари, из тех, кто с таким рвением травил Солженицына, должно быть, чувствовали себя неуютно, но подчинились новой линии. Прошло всего пятнадцать лет, и «враг», «предатель», «литературный власовец» единогласно был признан честным писателем, а «ГУЛАГ» — не «антисоветской клеветой», а документальным сочинением. Секретариат принял резолюцию: поддержать инициативу «Нового мира» в опубликовании «АГ»; поручить издательству «Советский писатель» издать книгу массовым тиражом; отменить позорное решение об исключении Солженицына из СП (это был, как выразился В. Карпов, «акт нашего очищения и покаяния»); обязать писателей-депутатов Верховного Совета вынести на обсуждение сессии вопрос об отмене Указа о лишении А. И. Солженицына гражданства СССР; для обсуждения финансовых вопросов командировать В. Борисова в Вермонт.

И всё же, аплодируя Секретариату СП (Залыгин назвал его решение самой серьёзной и благотворной акцией последнего времени), мало кто задавался вопросом — а почему Союз писателей опять решает (пусть не в запретительном, а в разрешительном ключе), чт'o печатать, а чт'o не печатать, чт'o читать, а чт'o не читать? Почему берёт на себя функции посредника между автором и издателем, автором и читателем? Суть бюрократической системы от этого никак не меняется, и по-прежнему всё зависит от перемены ветра… Но пока что ветер для «Архипелага» стал попутным.