Александр Одоевский

— Гренадерского 69

— Екипажа гвардии 103

— Конного 17

во фраках и шинелях 39

женска пола 9

малолетних 19

черни 903

_________

Итого 1271 человек».

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Тюрьма мне в честь, не в укоризну,

За дело правое я в ней.

И мне ль стыдиться сих цепей,

Коли ношу их за Отчизну.

К. Ф. Рылеев

1

«Сколько прекрасных следственная комиссия людей бесчеловечная наша погубила?..»

(Н. И. Лорер)

Семнадцатого декабря в два с половиной часа дня Одоевского вместе с Пущиным доставили в Петропавловскую крепость.

Высочайшая записка коменданту генералу Сукину гласила:

«Присылаемых при сем Пущина и Одоевского посадить в Алексеевский равелин».

Александр оказался в шестнадцатом номере, в пятнадцатом сидел Николай Бестужев, в семнадцатом — Рылеев.

Случившееся воспринял Одоевский как катастрофу. Вчера — блестящий конногвардейский офицер, сегодня — арестант. Свыкнуться с этим было невозможно…

А допросы в Зимнем дворце уже начались.

«Я был зрителем таких возмутительных сцен, — вспоминал Михаил Бестужев, — что я невольно себя спрашивал: неужели это люди? Блестящая толпа гвардейцев превратилась в наглую дворню буяна-хозяина и в подражание ему… и ему в угоду безнаказанно глумилась над связанными их собратами по мундиру. Тут я увидел, как тлетворен воздух дворцов… Я тут видел, как самые священные связи дружбы, любви и даже родства служили только поводом, чтобы рельефнее выказать свою душевную низость и лакейскую преданность… Ужасно… С меня оборвали мундир и сожгли в дворцовых сенях… Мне стянули руки веревкою так, что я из гордости только не кричал».

Александра тоже привезли в этот дворец.

«Пройдя через ряд комнат дворца совершенно обруганный, я был, вполне естественно, в совершенном замешательстве, какого еще родясь не испытывал».

— Ну-с, милостивый государь! — сказал ему, поднявшись из-за стола, красивый моложавый генерал-адъютант. — Прошу все начистоту! — и тряхнул кудрявой головой. — Только без промедления.

А он плохо слышал. Кровь прилила к голове, и было нестерпимо душно.

— Ну-с!.. — нетерпеливо повторил генерал.

И Александр начал рассказывать, писать…

Через день он не помнил уже, что говорил, ибо все перемешалось в его сознании и оно помрачилось. «Вчера — гвардейский офицер, сегодня — арестант!..» Сердце отказывалось этому верить.

Генерал Левашов снял с Одоевского допрос. Но на этом испытания Александра не окончились. Внезапно распахнулась дверь за ширмой, и в кабинет быстрыми шагами вошел император.

— Стыдитесь, князь! — громко сказал он. — Вы — потомок славного рода, и вдруг… в толпе бунтовщиков, мерзких негодяев!

— Но, государь!.. — хотел возразить Одоевский.

— Молчите! — в голосе Николая зазвучали визгливые ноты. — Вы опозорили имя отца и… Россию!

Плечи государя устало опустились, лицо стало печальным и сострадающим.

— А ведь так молоды еще. Мне жаль вас, юноша, искренне жаль!

Он приложил к покрасневшим от бессонных ночей глазам тонкий батистовый платок и, обреченно махнув рукой, ушел за ширму.

Но тотчас повернулся и осторожно заглянул в кабинет.

Левашов, согнувшись, заканчивал протокол допроса.

Одоевский стоял с опущенной головой, на лице его была же растерянность, но отчаяние.

Николай вытер со лба холодный пот. «Ничего, по заслугам будет и наказание» — и подал Левашову, поднявшему глаза, условный знак.

— Уведите арестованного! — приказал генерал.

Одоевского вывели из дворца и посадили в сани.

— В крепость! — крикнул толстый сонный фельдъегерь.

Лошади с места понесли.

Александр прикрыл ладонью глаза и тут же увидел отца, гуляющего по барскому саду. Долетела ли до него злая весть? Проклинает ли он своего сына?..

Размышлять о содеянном он сейчас не мог. Жизнь, которой он всегда радовался, окрасилась в черные тона.

«К сожалению, должен я признаться, что с самого времени смутных обстоятельств я чувствую беспорядок в моих мыслях: — иначе не умею истолковать всех моих действий…»

Зимний дворец остался позади, тройка сворачивала к мосту через Неву. Шпиль Петропавловской крепости приближался…

«Что жизнь? — внезапно мелькнуло в его голове. — К чему теперь она?»

Неведомой силой Александра выбросило из саней. Он впрыгнул с моста на припорошенный снегом лед и, путаясь в шинели, побежал к черневшей вдали полынье.

— Стой! Куда!.. — заорал перепуганный фельдъегерь и бросился за убегавшим арестантом.

Поскользнувшись, Александр упал.

Его подняли и вновь посадили в сани.

— Не извольте шутить, барин! — заикаясь от волнения, пробормотал фельдъегерь и до самой крепости уже не спускал глаз с беспокойного заключенного.

И потянулись для Александра страшные дни, полные переживаний и чувств «заживо погребенного человека со всеми ужасами этого положения, мучительно-однообразные дни, когда боишься вот-вот сойти с ума…».