В ответ папа выразил надежду, что власть литовского князя в этих землях позволит продолжить успешное наступление на язычников и неверных, закрепив все в будущем завоеванные земли за Миндовгом и его потомством, что явилось фактическим объявлением захватнической войны не только древнерусским землям, входившим в состав Полоцкого княжения, но и землям, лежащим за пределами Полоцкого княжества. Миндовг прежде всего хотел закрепить за собой владение Новогрудком. Но по результатам военных действий 1249–1254 гг. вынужден был отдать Новогрудок князю Роману Даниловичу. Однако, по договоренности с Даниилом Галицким, отцом Романа, он сохранил формальный суверенитет над этой территорией. В русско-литовском походе на Возвягль в 1255 г. Миндовг прислал Романа Даниловича в помощь своему отцу, воспользовавшись правом сюзерена.
Надо признать, что булла является, по сути, первым относящимся к Руси документом, в котором утверждается право Римской курии распоряжаться землями русских «схизматиков». Ее еще нельзя признать документом, свидетельствующим о противостоянии Рима и Новгорода. Булла была ответом на желание литовского князя заручиться поддержкой Рима ввиду усиливающегося влияния волынских князей в русско-литовском пограничъе. Вероятно, не столько военная активность Даниила Галицкого, его брата Василька в этом регионе и их детей, а вполне реальная угроза наступления немцев при полноценной поддержке Рима толкнула Миндовга к союзу с Александром Невским, состоявшемуся в 1261 г.
«В реконструкции событий 1261–1262 гг. исследователи вынуждены опираться на данные всего двух текстов, согласование которых вызывает серьезные трудности. Прежде всего, недатированный фрагмент Ливонской Старшей Рифмованной хроники повествует о том, что Миндовг отступил от христианства, поддержал жемайтов и отправил послов к русскому королю, которые, возвратившись, сообщили, что русские рады перемене его чувств. Затем пришли к нему русские послы, обещая большую помощь. Ни у кого из исследователей не возникало сомнений, что под “русским королем” здесь нужно понимать Александра Ярославича, поскольку отношения Миндовга с Даниилом Галицким в этот момент были враждебными. Когда наступил назначенный день, большое литовское войско во главе с Миндовгом и Тренятой по Западной Двине выступило разорить земли ливонских рыцарей. Обещанная русская помощь не пришла. Литовцы дошли до Вендена, но Миндовг, согласно описанию, почувствовал себя обманутым, считая, что русские затянули его на лед намеренно. Надежды Треняты на поддержку ливонского населения также не оправдались, и Миндовг, крайне недовольный Тренятой, принял решение немедленно возвращаться. Через некоторое время хроника описывает русский поход на Дерпт (Юрьев) вне связи с литовской экспедицией».
В данном свидетельстве действительно есть факты, которые дают возможность подозревать определенную хитрость со стороны русских, надеявшихся на неминуемое столкновение своих главных врагов с непредсказуемым результатом для противоборствующих сторон. В определенном смысле хитрость удалась, хотя крупного военного столкновения и не случилось. В этой связи уместно поставить вопрос: а мог ли принципиально быть союз православного князя Александра с князем язычником Миндовгом, отступником от веры во Христа, отправляющимся в поход в Ливонию с целью искоренения там христианства?
Упоминание о посольстве к русскому королю в Ливонской Рифмованной хронике и общее хронологическое совпадение походов на Кесь и Юрьев стали основными аргументами существования союза Александра с Миндовгом. Пожалуй, единственным историком, кто крайне скептически оценил возможность полноценного союза, был Теодор (Федор Ефимович) Нарбут, автор полоноязычной «Истории литовского народа»: