Александр Невский

— Дурила. Какой «случай»? У всех-то болевшие дети преставились, а ты небось к Кузьмихе побежал. А теперь: «ведьма».

— Все одно с нечистым она водится.

Пока кличане меж собой препирались, решая, как помочь княжичу, Ратмир привел Александру коня.

— В веску, — коротко бросил Александр и поехал следом за толпой кличан, устремившихся домой.

Стоян и еще несколько дружинников остались, чтобы разделать и погрузить тушу кабана.

Весь путь ехали молча и шагом, лишь в виду вески княжич обернулся к Ратмиру.

— Догони кличан, узнай, где Кузьмиха живет.

Ратмир подстегнул коня и скоро нагнал смердов.

Переговорив с ними, он воротился в сопровождении старика.

— Вот, Ярославич, этот дед покажет.

Веска оказалась немалой. Более десятка дворов беспорядочно теснились на угорье близ речушки.

А выше всех, на отшибе, под старым развесистым дубом стояла Кузьмихина избенка. Недалече уже лес начинался.

— Что это вы, аль выгнали ее? — спросил Александр деда. — Эвон куда запятили.

— Сама так возжелала, поближе, знать, к нечистой силе, — отвечал старик, крестись и сплевывая.

— А давно она с нечистым знается?

— Давно. Еще в молодости чуть что — шасть в лес. Травку сбирает всякую, сама что-то шепчет да смеется.

— А пошто ж вы к ней с хворями бегаете?

— А куда денешься? Заболит что люто, хошь к кому побежишь.

— Кузьмиха помогает?

— Вестимо. Травку какую-нито попарит, даст подышать ейным духом, с «самим» пошепчется. И все.

— С кем с «самим»?

— Вестимо, с нечистым же. А он ее слушается. Выйдешь от Кузьмихи, сплюнешь через плечо, перекрестишься три разы, — это чтоб он отстал, — и до избы своей бегом.

Избенка Кузьмихи маленькая, с одним оконцем, затянутым пленкой бычего пузыря.

Сама Кузьмиха и впрямь на ведьму смахивает — волосы седыми космами из-под повойника торчат, нос сух, темен, глаза глубоко запали под насупленными бровями.

Княжич уже пожалел было, что надумал к ней приехать. Можно б было и до Городища потерпеть, а там бы лечец княжий пособил ноге. Александр и поворотил бы на Новгород, да гордость не позволяла. Что смердам помыслится? Испугался, мол, княжич ведьмы-то, слабенек оказался. Не только уехать, но вида-то являть нельзя, что старуха эта и впрямь страшновата. Может, и ведьма, поди проведай.

— Добрый вечер, старая, — приветствовал Кузьмиху Александр, стараясь не опускать глаз под ее пронзительным взглядом.

— Здравствуй, здравствуй, сынок, — отвечала старуха голосом ласковым, не вязавшимся с ее видом. — Чай, приболел, сердешный?

— Это тебе не «сынок», — сердито осадил ее дед. — А княжич. Наш княжич Александр Ярославич. «Сынок»…

Старуха с укором посмотрела на деда.

— Эх ты. Век прожил, дела не понял. Чай, мне не званье ведать надобно, а хворь, человека терзающую.

Сказав это, она отвернулась от старика и уж более не интересовалась им.

— Никак, ноженьку зашиб, сынок, — молвила Александру участливо. — Не кручинься, поправим.

«И впрямь ведьма», — подумал Александр, дивясь такой догадливости. Он перекинул больную ногу через луку седла, и тут же подбежавшие слуги помогли ему спуститься с коня.

— Милости прошу, сынок, до моего дома.

Опираясь на плечи слуг, княжич, пригнувшись, протиснулся в Кузьмихину избу.

Она оказалась столь мала, что от середины ее можно было рукой любую стену достать. Тусклый свет, проникавший через оконце, скупо освещал стены, сплошь увешанные пучками сухих трав и кореньев. И даже земляное ложе в углу было застелено травами. Кузьмиха вошла следом и указала отрокам:

— Положите.

Александр с помощью слуг лег на душистое ложе и вытянулся с облегчением, ощутив наконец желанный покой.

— А теперь идите, — велела старуха отрокам, — вздуйте во дворе огонь да поставьте на него греться воду.

Когда все ушли, Кузьмиха присела возле княжича и осторожно коснулась больной ноги.

— Болит?

— Болит, — признался княжич.

— А так? — чуть придавила пальцем Кузьмиха в другом месте.

— Еще пуще.

— Ладно, ладно, — пробормотала старуха. — Сейчас мы сапожок сымем и править ногу-те станем.

Александр понял, что будет еще больнее, и приготовился, стиснув зубы. А Кузьмиха возилась с сапогом и говорила совсем о другом.

— Я ведь во дворе сейчас огонь-то развожу, коли что. А тут у меня эвон печь, — она кивнула в противоположный угол. Александр только теперь увидел крохотную глинобитную печь. — Я уж зимой с ней маюсь, — продолжала Кузьмиха. — Сама мала и греет едва, зато дымит как путняя. Дверь откроешь— холодно, закроешь — дым глаза съедает, — засмеялась неожиданно Кузьмиха. — Уткнусь этак я в пол-те носом да и отдыхиваюсь. Там вроде дым пожиже.

Она все говорила-говорила о житье-бытье своем несладком, а сама потихоньку-полегоньку возилась с ногой. И вдруг облегченно вздохнула и подняла сапог.

— Ну слава те господи, сняли.

И только теперь Александр понял, что Кузьмиха попросту заговаривала его, отвлекая от боли. И подивился тому, что и впрямь почти не чувствовал ее.

— Мне долго ль лежать эдак? — поинтересовался он.

— Дни два-три, сынок, надо б. Чем ножке покоя больше, тем скорее здоровой станет. Да я тут ее травкой-те попарю, она и скоренько поздоровеет.

— Мне нельзя так долго.