Александр Невский

— Я понимаю твою мысль, Чогдар, — сказал Сбыслав, пригубив кумыс. — Невский сначала думает о Руси и русском народе и только потом — о себе.

— Боюсь, что не до конца понимаешь, потому что не представляешь, что сделает Гуюк, заручившись поддержкой князя Ярослава.

— У него будут развязаны руки.

— Он пошлёт убийц к Невскому, — Чогдар произнёс эту фразу медленно, выделив каждое слово. — Бату видит в князе Александре могучего завтрашнего союзника, а Гуюк — завтрашнего вождя общерусского восстания против второго монгольского нашествия. Не удивлюсь, если узнаю, что убийцы уже скачут к нему.

— Его надо предупредить! — встревожился Сбыслав. — Ты должен это сделать, Чогдар.

— Я непременно это сделаю, но куда он денется от тайных убийц из Каракорума? Они могут быть русичами, половцами, немцами — кем угодно, казна Чингисхана неистощима.

— Он может укрыться в Европе. Временно.

— Европа с удовольствием выдаст его Гуюку.

— Вот тут ты ошибаешься, Чогдар, — улыбнулся Сбыслав. — Европа очень хочет с ним познакомиться. Князя Ярослава с этой целью навещал прелат Римской Католической Церкви Доменик. Но я понял его козни и сделал так, что он быстро убрался восвояси.

— Невским заинтересовались римские католики? — спросил Чогдар, старательно прикрывая насторожённость удивлением. — Это весьма любопытно. Расскажи об этом прелате подробнее, Федор.

Молодой боярин с удовольствием поведал отцовскому побратиму все, что знал о прелате Доме-нике. О разговорах на пирах и охоте, о его вопросах и своих ответах, о ссоре, которую он устроил нарочно, чтобы поскорее избавиться от назойливого разведчика. Чогдар слушал внимательно, ни разу не перебив А когда Сбыслав закончил рассказ, уточнил:

— Значит, князь Михаил Черниговский дал согласие участвовать в Лионском соборе?

— Так сказал прелат Доменик

— А Даниил Галицкий?

— О нем он не говорил. Почему ты спрашиваешь об этом, Чогдар?

— Потому что мы — и Русь, и Золотая Орда — стоим на порубежье Запада и Востока, Сбыслав. И нам должно быть ведомо все. И дела Рима, и дела Каракорума. Будь очень внимательным там, сын моего анды. Так уж случилось, что от решения князя Ярослава зависит не только судьба наших народов, но и жизнь Александра Невского

Вечером того же дня Бату услышал подробный пересказ этой беседы от своего главного советника. Долго молчал, размышляя. Потом сам наполнил чашу Чогдара кумысом и сказал:

— Значит, князь Михаил Черниговский Правда, от него мало что зависит, но мой дед повелел сурово наказывать перебежчиков. А что же Даниил Галицкий?

— Боярин Федор Ярунович о нем ничего не знает.

— Но мой советник знать должен все! — резко отрубил Бату.

Чогдар молча склонил голову.

— Ты очень вовремя подсказал этому молодому боярину, что Гуюк может подослать к Невскому убийц. (Хан тут же сменил гнев на милость.) Кстати, это вполне вероятно, и от нас к Невскому не должны проникать непроверенные люди. Завтра я приму князя Ярослава и объясню ему, что ярлык на великое княжение выдают только в Каракоруме. А тебе следует продолжить разговоры с боярином Фёдором…

С шумом вошёл Орду. Преклонил колено перед Бату-ханом-

— Прости, великий брат мой. Я целился в сайгака, но моя проклятая рука послала стрелу в спину твоего советника Юченя!

Выпалив эти слова, Орду громко расхохотался. Он очень любил шутки именно такого свойства.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

1

У Гражины было не столько тяжёлое, сколько сумбурное детство. Родившись в польской вельможной семье, она впервые попала в плен в пять лет, поскольку владения её отца располагались в неустойчивом треугольнике, стороны которого граничили с Гали-чиной, Венгрией и собственно Польшей. Ровно через год она оказалась пленницей галичан, была возвращена в лоно родной семьи, но через три года вновь оказалась в венгерском плену. Такая смена обстановки продолжалась вплоть до тринадцати лет, из чего она вывела вполне определённые правила поведения: не плакать, не жаловаться, никогда не говорить правды и изощрённо кокетничать во имя спасения собственной жизни. Оставаясь католичкой, она уже ни во что не верила, в том числе и в родную семью, полагаясь только на собственные силы.

В четырнадцать её взял замуж венгерский вельможа, порядком поизносившийся в беспутной жизни. Детей у него — во всяком случае законных — не было, и истрёпанный граф, который оказался на сорок лет старше своей красавицы полячки, вознамерился получить от неё долгожданного наследника, ради чего полгода копил силы под наблюдением отцов Церкви, убедившей его не трогать соблазнительную супругу в прямом смысле слова. Однако нашествие татар спутало его расчёты, поскольку при поспешном бегстве он потерял собственную жену.