Александр Невский

Невский нещадно погонял коня, словно убегал и от отца, и от вдруг свалившегося на голову брата, и от себя самого Признание Ярослава было столь непредсказуемо пугающим, столь угрожало смешиванием всех планов и расчётов, что он никак не мог собрать воедино разбежавшиеся мысли. Перед ним чередой проходили многочисленные младшие братья, любимый Андрей со своей первой любовью, сложные отношения с татарами, с Миндовгом, с Новгородом, собственной дружиной, но думать сейчас он ни о чем не мог. Даже о Вассе. Он, победитель шведов и крестоносцев, князь, удостоенный личного прозвища, умеющий предугадывать события и всегда точно знающий, чего он хочет, был растерян, как парнишка на льдине, внезапно оторвавшейся от берегового припоя.

Нет, он ни в малой степени не изменил своего отношения к Сбыславу. Он по-прежнему любил и уважал его, как любят и уважают отважного и преданного соратника, но внезапно обретённый брат самим своим возникновением путал устоявшийся порядок, а тайна его происхождения могла оказаться сильнейшим оружием в руках любого противника, будь то ли-вонцы, татары или жадные и недальновидные собственные удельные князья А Невский так близок был к осознанию своей исторической миссии собирателя и спасителя русских земель…

И все могло рухнуть. Мог проговориться отец, в минуту отцовской расслабляющей нежности доверившись вздорному и, увы, неумному Андрею Тайну мог в собственных или ордынских интересах использовать Чогдар, шепнув о ней жестокому и беспощадному Бату-хану Могли. Случайно или по стечению обстоятельств, но — могли, потому что тайна перестаёт быть управляемой, если о ней знает кто-то ещё, кроме тебя самого Александр был в меру доверчивым, но недоверчивым был сам век, в котором доверие продавалось и покупалось в зависимости от желания и цены. Значит, перед тем как начать действовать, следовало просчитать желания и готовность платить за них.

И Невский остановил коня. Спешился, походил, подумал. А потом вновь сел в седло и свернул с Новгородской дороги к усадьбе у озера с белыми кувшинками, из которых девушки так любят плести венки.

За конём Александра ещё не успела осесть пыль, когда из княжеских хором выбежал Сбыслав.

— Уехал Ярославич? — растерянно спросил он. — А я и попрощаться-то с ним не успел

— Спешил он очень, — вздохнул великий князь. — Привет тебе просил передать и… и просьбу, чтобы ты о подарках хану подумал.

Как раз в этот день Бату получил подарок от старшего брата. Сам Орду-хан прибыл в Сарай накануне, но о даре не обмолвился ни словечком, потому что его обозы ещё не подошли. Только загадочно ухмылялся и был весьма доволен собой

А вот Бату был собой недоволен. Вести, сообщённые ему Чогдаром, угрожали не столько его жизни — жизнь была судьбой, с которой спорить не следовало, — сколько власти, которую он безгранично расширил сам. Но укрепил ли он её? Четыре тысячи монголов — Бату не принимал в расчёт войска покорённых народов — против ста сорока тысяч монголов Гуюка— сопоставление, не внушающее довольства. Рассчитывать на дружины Невского сейчас нельзя: они зализывают раны, нанесённые рыцарями, а для такого лечения нужно время. Чогдар напомнил ему о Данииле Галицком, вернувшемся в свои владения, но Даниил бежал от самого Бату в католическую Европу, и неизвестно, какие обязательства вынужден был взять на себя за собственное спасение. Это необходимо проверить, но проверка тоже потребует времени. Значит, надо выигрывать это время. Как его можно выиграть? Показным смирением, иных способов нет А первый знак смирения — исполнение повеления ханши Туракины направить князя Ярослава в Каракорум за ярлыком на великое княжение. И прав Чогдар: не нужно торопить Ярослава с приездом в новую столицу Золотой Орды Сарай. Пусть Ярослав потянет время со своей личной ответственностью перед Каракорумом.

А Каракорум разгневан не на шутку. Самовольное строительство второй столицы в Монгольской империи было чудовищно дерзким вызовом, и, судя по копившимся неприятностям, с ним лучше бы было подождать Но Ючень так мягко убеждал, так льстиво упрашивал, что, кажется, пришла пора с ним навсегда расстаться Но не сейчас, все зависит от того, как Каракорум примет князя Ярослава…

— Прости, брат, я распутывал собственные мысли. Что ты говорил мне?

— Я привёз тебе славный дар из польских земель, Бату Позволь показать его.

Бату молча кивнул*

— Доставить мой дар* моему великому брату! — крикнул Орду.

Два рослых молодых нукера тотчас же внесли в тронный зал вновь отстроенного дворца большой скатанный ковёр. Положив его перед Бату-ханом, низко поклонились ему и, взявшись за край, развернули одним рывком, выкатив к ногам хана стройную золотоволосую девушку в белом платье Девушка тотчас же вскочила, гневно сверкая большими голубыми глазищами.

— Хороша? — с торжеством спросил Орду. — Её зовут Гражина, и ярости в ней, как у барса. Её захватил десятник Кирдяш и отдал мне, как абрикос с дерева.

— Хороша, — протянул Бату, мгновенно припомнив, что блондинки всегда были слабостью Гуюка. — А главное, к месту, брат мой. Прими мою благодарность.