Большое благотворное влияние А. М. Зайцева на широкий круг людей, причастных к науке, было обусловлено в значительной степени тем, что он не был кабинетным ученым, замкнутым только в рамках интересов избранной им области органической химии и узко понятых интересов своей кафедры. Так, например, он заметил и высоко оценил способности своего ученика Е. Е. Вагнера, когда тот увлекся химией, еще обучаясь на I курсе, и считал его «диссертацию» на степень кандидата прекрасным исследованием. В 1874 г. А. М. Зайцев просил факультет оставить этого «талантливого молодого человека» профессорским стипендиатом и сразу же предусматривал направить его в дальнейшем для совершенствования к Бутлерову. Вагнер очень успешно работал в Казани, но уже весной 1875 г. Зайцев направил его с рекомендательным письмом в Петербург. Условия для развития таланта Вагнера там действительно были лучшими, но кафедра химии Казанского университета его навсегда потеряла.
К А. М. Зайцеву притягивала людей именно его деятельность в лаборатории. Е. Е. Вагнер учился и работал у него в 1870—1875 гг. [10]. В 1888 г. писал Александру Михайловичу:
«Дорогой учитель! Жертвуя спокойствием и удобствами уединенной работы, Вы всецело отдавали себя своим ученикам; состоя в постоянном, теснейшем общении с ними, Вы передавали им не только неисчерпаемый запас своих знаний и опытности, но и, влияя своим увлекательным примером, умели возбуждать в них горячую любовь к научным исследованиям, составившим Вашу славу; деля же с ними и горе и радость, Вы приобрели в них преданных друзей» [11].
Медик В. И. Никольский в 80-х годах состоял лаборантом кафедры фармакологии, выполнил у Зайцева две работы по спиртам. В 1911 г., будучи уже профессором, он вспоминал, что Александра Михайловича к упорному труду побуждали «разумеется, кроме личных его качеств. .. во-первых, преданность науке и даже любовь к ней, во-вторых, обладание известной и вполне определенной идеей научного характера, давшей ему возмож¬
42
ность работать в определенном направлении, как и ясное сознание плодотворности тех исследований, которые ведутся им и его учениками в этом направлении, в-третьих, сознание исполненного долга по отношению к родине при возможно тщательном и систематическом подготовлении своих учеников...» [12]. По словам Никольского, ученики воспринимали от А. М. Зайцева его деловитость, скромность и энергию и высоко это ценили.
Л. А. Чугаев вспоминал: «Я имел случай встретиться с Александром Михайловичем всего два раза в жизни и то на короткое время. Но достаточно было этого мимолетного знакомства, кратковременной беседы с ним, чтобы простая добрая душа его оставила глубокое, неизгладимое впечатление. Все, что мне приходилось слышать о покойном от его друзей, от его учеников, далеких и близких [13] только подтверждает вынесенное мной личное впечатление. Все, кому случалось так или иначе сталкиваться с А. М., единодушно свидетельствуют, что он был на редкость добрый и отзывчивый человек. Он был органически неспособен оставить без удовлетворения обращенной к нему просьбы» [14].
Он был исключительно терпеливым педагогом. По признанию А. Реформатского, «каждому из нас — учеников Александр] Михайлович] изо дня в день неутомимо разъяснял неясное и непонятное», деликатно напоминал «забытые теории, факты или методы, как бы элементарны они ни были» [2, с. 870].
В 1911 г. А. Е. Арбузов вспоминал, что обстановка была при Зайцеве «чисто семейной... не было ни строгого профессора, [ни] недоступного профессорского места и профессорского кабинета... все было общее. Очень часто можно было видеть, как кто-нибудь из студентов бесцеремонно располагался на месте Александра Михайловича, а он сам тут же присутствовал, следил за работой и помогал своими ценными советами» [15].
Много позднее, по словам Г. X. Камая, А. Е. Арбузов так характеризовал ему своего учителя: «Это был человек, не отличавшийся ораторским искусством, внешне замкнутый и, пожалуй, нелюдимый, [он] тем не менее как магнитом притягивал к себе людей. Он заражал учеников творческой одержимостью и почти фантастическим трудолюбием. Работал Александр Михайлович всегда с молодежью
43
и у нее на глазах. Это было принципом» [15, 16] и в этом он полностью повторял А. М. Бутлерова.