Читаем Александр Михайлович Ляпунов полностью

А пока Михаил мысленно прощается с Пулковом, ставшим для него за два года вторым университетом. Здесь ему представилась полная возможность с пытливой подробностью и обстоятельностью изучить устройство астрономических инструментов и различные приемы обращения с ними. Его даже заставили именно постигнуть столь важную для всякого наблюдателя науку. Ибо в Пулкове были твердо убеждены, что только тот астроном способен двинуться к совершенству в ученом отношении, который знаком с устройством своего снаряда во всех отдельных частях и может вполне дать себе отчет о назначении и действии каждого его винта, каждой его пружины, каждой его шестерни.

Теперь, уже накануне отъезда из Пулковской обсерватории, Ляпунов довольно явственно сознает, что недостаточное владение инструментом равно усугубляет как несовершенство наблюдений, так и неизбежные изъяны самого инструмента. А сколько времени выигрывает наблюдатель, если в состоянии сам себе помочь и не принужден для всякой мелочи призывать на помощь механика! Нет, должно, непременно должно серьезному наблюдателю уметь вычистить те или иные части прибора, налить уровень, выкипятить ртуть и сделать множество других полезных в практической астрономии вещей. Михаил всерьез проникся то ли услышанной от кого-то, то ли им же придуманной мыслью, что опыт и умение астронома, возведенное на степень искусства, должны поставить его на равных с самим творцом прибора. В глубине души он уверен, что такого же мнения придерживается и академик Струве. Иначе откуда бы взялся у него просительный, почти молящий тон: «Только бы мне самому удалось сколько-нибудь удовлетворить требованиям…»

Спохватившись, что он повторяет слова Струве чуть ли не в полный голос, Михаил бросает вокруг испуганный взгляд. Но в главной башне уже никого нет, лишь откуда-то снизу пробиваются приглушенные обрывки разговора. По звонкой металлической лестнице он поспешил в нижние залы обсерватории.

Еще с порога Ляпунов слышит, как Отто пытается уверить придворных особ в неоценимых преимуществах большого меридианного круга Репсольда, и в самом деле редкого, по своим достоинствам прибора.

— Устройство инструмента столь счастливо соображено, допускает такую всеобщность в употреблении и столь выгодные сочетания наблюдений, каких не предоставляют другие подобные снаряды больших размеров.

Струве-сын замолкает и обводит зал ищущим взглядом. Михаил направляется к нему, почувствовав, что сейчас возникнет в нем потребность. Отто кивком головы подает знак, а сам вновь обращается к высокопоставленным слушателям:

— Для благонадежности выводов наши астрономы замечают прохождение звезды в двух противных положениях инструмента. Покончив наблюдение в том случае, когда один из концов его горизонтальной оси направляется к северу, они перекладывают инструмент так, чтобы этот конец обратился к югу, и снова проводят наблюдение. Такие перекрестные измерения устраняют погрешности отсчетов на астрономических снарядах, подверженных неверностям градусных делений.

Уже зная, что от него требуется, Михаил взялся за рукоятку рычага. Фокус есть фокус, и надобно сработать его чисто. Публика должна остаться довольной. Небольшое усилие — всего четыре фунта, Михаилу оно уже привычно, — и многопудовый громоздкий инструмент медленно и плавно, словно все происходит во сне, поворачивается в тесном промежутке между колоннами из гранитного монолита, к которым он подвешен. На это потребовалось каких-нибудь 10–20 секунд. Тем и примечательны приборы Пулковской обсерватории, что можно их быстро перекладывать из одного положения в другое, наблюдая одну и ту же звезду до перестановки и после. Через то пулковские астрономы доставляют наблюдениям точность, иным путем недостижимую, И демонстрация на редкость впечатляюща, безотказно действует на воображение посетителей. Проверено уже не раз.

А Отто между тем разъясняет действие системы рычагов и противовесов, предназначенных для оборачивания инструмента. Мимоходом он не преминул подчеркнуть особливость пулковского стиля работы:

— В английских обсерваториях такие же инструменты наличествуют, но перекладка их столь затруднена, что тамошние астрономы почти не решаются ее делать, — говорит чрезвычайно довольный Струве-сын. — На то пришлось бы им употребить не менее часа.

В прошлом году Отто довелось побывать в Гринвиче с хронометрической экспедицией из Альтоны, и он воочию мог убедиться в том, что сообщил сейчас с таким удовольствием.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии