Александр Македонский и Атропат

Имя Mithrobaeus также укладывается в мидийскую традицию. Шведский автор Стиг Викандер показал, что форма «Митра» [Wikander Stig, 1955. Р. 66; Дьяконов, 1951. Кн. II. С. 85] является сугубо мидийской (и вообще не персидской), в то время как персидской формой этого имени является «Mica», передаваемая по-эламски как Missa. Понятие «Митра» встречается в мидийской антропонимической традиции. Мидиец Гармамитра командовал конницей Ксеркса в его походе на Грецию. Кроме этого, следует отметить, что в составе Мидии была область Хоромитрена, в составе названия которой четко просматривается компонент «митр» [Дьяконов, 1951. Кн. II. С. 53, 163–164].

Таким образом, неперсидская принадлежность имен Айгобара и Митробая по фонетическим признакам не вызывает сомнения. Семейная принадлежность носителей этих имен к Атропату также не должна вызывать сомнения, так как источники не дают сообщений о каком-либо другом знатном мидийце, дети которого могли бы быть зачислены в гвардию Александра.

Кроме двух сыновей Атропат имел и одну дочь. Весной 324 г. Александр прибывает в город Сузы через Персеполис. Вскоре по прибытии Александр устраивает большой праздник по случаю своего победного возвращения, на котором как символ его политики примирения народов здесь празднуется бракосочетание македонской элиты и более 10 000 македонцев с «азийскими женщинами».

Александр лично задумал эту акцию, полагая, что у его солдат будет меньше желания вернуться на родину, если в лагере они почувствуют некоторое подобие домашнего очага и семейной обстановки, и сами военные труды покажутся легче благодаря сладостям брака. Да и новые призывы в армию будут меньше истощать Македонию, если на места отцов-ветеранов будут заступать сыновья-новобранцы, чтобы сражаться там, где они родились, и они будут еще более стойкими, если начало их воинской службы пройдет в том же лагере, где стояла их колыбель [Just. Epit. XII, 4, 2–7].

Харет в десятой книге «Рассказов об Александре» так описывает это грандиозное событие: «После победы над Дарием Александр отпраздновал свадьбы, свою и своих друзей, и выстроил для них в ряд девяносто два брачных терема. Свадебный покой вмещал сто лож, каждое в двадцать мин серебра, и украшен брачным покрывалом, а царское ложе еще и на золотых ножках. Он призвал на этот пир всех личных своих гостей, посадил их напротив себя и остальных новобрачных, а все остальное воинство, пешее и морское, все посольства и захожих зрителей угощал во дворе. Дворец был великолепно и пышно разубран драгоценными сукнами и полотнами, а полы выстелены пурпурными и алыми коврами, шитыми золотом. Крышу держали столбы в двадцать локтей высоты, со всех сторон в золоте, серебре и каменьях. По стенам со всех сторон висели дорогие покрывала, шитые золотом, со звериными изображениями, а держались они на прутьях, позолоченных и посеребренных. Двор был охватом в четыре стадия. Пированья шли под звуки труб, и не только свадебные, но и всякий раз, когда царю случалось делать возлияния, так что все войско знало, что делалось во дворце. Пять дней длились эти свадьбы, и прислуживало им множество варваров и эллинов; были лучшие чудодеи из Индии, были: Скимн Тарентский, Филистид Сиракузский, Гераклит Митиленский, а после них гласил стихи Алексид Тарентский, играли кифаристы Кратин Мефимнский, Аристоним Афинский, Афинодор Теосский, пели кифареды Гераклит Тарентский и Аристократ Фиванский, пели под флейту Дионисий Гераклейский и Гипербол Кизикийский, а флейтисты сыграли пифийскую песнь и потом подыгрывали хорам: звали их Тимофей, Фриних, Кафисий, Диофант и Эвий Халкидский. С этих-то пор “Дионисовы льстецы” стали зваться “Александровы льстецы” — настолько они превзошли самих себя, ублажая царя. В представлениях выступали трагические актеры Фессал, Афинодор и Аристокрит, и комические — Ликон, Формион и Аристон; был там и арфист Фасимел». А венков от посольств и прочих доброхотов (пишет Харет) набралось на целых пятнадцать тысяч талантов [Ath., XII, 54].