Александр Иванов

«Видно, что составилась партия о преломлении мне пути, — думалось художнику, — я ведь с моими новыми идеями постоянно должен ожидать новых страданий».

Императрица Александра Федоровна, приславшая 100 рублей серебром за фотографию картины, собиралась приехать в Академию смотреть ее.

Через высокопоставленных знакомых А. Иванов был представлен великому князю Константину Павловичу. Тот неожиданно спросил:

— Чем решил государь дело?

— Ваше Высочество, я, надо признаться, ждал сведений об этом от вас, — ответил изумленный художник.

Государь еще не решил участи А. Иванова; слухи носились то благоприятные, то грустные.

Странное дело, но по городу начинали ходить толки чрезвычайно резкого свойства: говорили, что картина Иванова не совсем удачна, колорит слишком зелен, постановка некоторых лиц не совсем удовлетворяет изящному вкусу, одним словом, что художник уж чересчур перехитрил, слишком долго работал и потому самому уменьшил достоинства своей картины.

Откуда ветер подул, стало понятно, когда в журнале «Сын Отечества» появилась (22 июня) резкая статья В. Толбина о картине А. Иванова «Явление Спасителя перед народом в то время, когда Иоанн крестил иудеев, обращая их в веру истинную». Стало ясно, почуяв опасного конкурента, петербургские академики чернили картину устами посредственного литератора.

«Сегодня и я услышал, что с воскресенья появилась обо мне статья в „Сыне Отечества“, где противоположная партия мне — как многие уверяют: Бруни и другие члены Академии, — прикрылась именем весьма мало известного и плохого литератора, — писал А. Иванов 25 июня брату. — Статью приносят к картине и читают, сличая. Пименов и другие члены Академии обещают выступить с ответом. Он мне говорил, что картина моя не поразила двор, как картина Брюлло».

Петербургскую жизнь А. Иванов совсем не знал или знал смутно по слухам. Простой, далекий от цеховых интриганов, он каким-то чуждым явился со своей картиной.

Видимо, он страдал душою. Придя однажды рано утром, сел перед картиной и, задумавшись, начал говорить:

— Тяжело мне расставаться с моим детищем; я бы многое хотел еще поработать; что же из этого, что меня упрекают в сходстве моего раба с «Точильщиком». Если бы серьезнее вгляделись, то нашли бы еще кое-что, похожее на других. Искусство прошлое всегда будет и должно иметь влияние на художника.

Впрочем, любопытные встречи отвлекали его.

После отъезда И. С. Тургенева в Спасское-Лутовиново А. Иванов посетил редакцию «Современника». Он просил было сотрудника журнала Н. Г. Чернышевского сверить для него новое немецкое издание Штрауса с прежним, изданным на французском языке, и указать перемены в тексте.

Завязался разговор о живописи.

— У нас, в России, есть много людей, с прекрасными талантами к живописи, — говорил А. Иванов. — Но великих живописцев не выходит из них потому, что они не получают никакого образования. Владеть кистью — этого еще очень мало для того, чтобы быть живописцем. Живописцу надобно быть вполне образованным человеком. Если я получу какое-нибудь влияние на искусство в России, я прежде всего буду хлопотать об устройстве такой школы живописи, где молодые люди, готовящиеся быть художниками, получали бы основательное общее образование. Руководителем в живописи молодых художников с таким приготовлением я желал бы быть. В среде их могло бы развиваться новое направление искусства. Я уже стар, а на развитие искусства, удовлетворяющее требованиям новой жизни, нужны десятки лет. Мне хотелось положить хотя бы начало этому делу. Буду трудиться, мало-помалу научусь яснее понимать условия нового искусства, а потом выйдут из молодого поколения люди, которые довершат начатое дело.

— Но скажите, хоть в общих чертах, в каком виде представляется вам новое направление искусства, насколько, оно стало уже понятно для вас? — спросил Н. Г. Чернышевский.

— С технической стороны, оно будет верно идеям красоты, которым служили Рафаэль и его современники итальянцы, — отвечал А. Иванов. — Техника доведена ими до высочайшей степени совершенства. Тут нам не остается ничего иного, как быть их последователями. Ныне в Германии и других странах многие толкуют о дорафаэлевской манере, у нас — о византийском стиле в живописи. Такие отступления назад и невозможны, и не заслуживают сочувствия. Формою искусства должна быть красота, как у Рафаэля, необходимо остаться приверженцами итальянской живописи.