Когда на встречах — с рабочими, партийцами, деятелями культуры, журналистами — кто-то его спрашивал, не согласится ли Александр Николаевич, если будет такая возможность, занять пост генсека или председателя обновленной партии, он всегда отвечал одинаково: «Не соглашусь даже под угрозой расстрела».
И тут точно не лукавил.
Отношения между двумя вчерашними соратниками становились все хуже. И не только происки «шептунов» были тому виной.
Так часто бывает с пожилыми людьми, которых судьба свела в одной лодке. Сначала дружно гребут к заветной цели, потом кто-то начинает грести «не так» или «не туда», потом взаимные обиды множатся, и уже не поймешь, кто «первый начал», глухое недовольство перерастает в откровенную вражду, разошлись по разным углам, и кажется, что уже никакая сила примирить их не может.
Яковлева давно стало раздражать упоение Михаила Сергеевича собственными речами. Он считал этот момент его политической жизни «психологически переломным». И впоследствии, анализируя эту сложную коллизию, писал:
Прелюбопытнейший феномен — вначале Горбачев как бы перегнал время, сумел перешагнуть через самого себя, а затем уткнулся во вновь изобретенные догмы, а время убежало от него.
Чем больше возникало новых проблем, тем меньше оставалось у него сомнений. Чем сильнее становился градопад конкретных дел, тем заметнее вырастал страх перед их решением. Чем очевиднее рушились старые догмы и привычки, тем привлекательнее выступало желание создать свои, доморощенные фразеологические. […]
Пожалуй, Михаил Сергеевич «болел» той же болезнью, что и вся советская система, да и все мы, его приближенные. В своих рассуждениях он умел и любил сострадать народу, человечеству. Его искренне волновали глобальные проблемы, международные отношения с их ядерной начинкой. Но вот сострадать конкретным живым людям, особенно в острых политических ситуациях, нет, не мог, не умел. Защищать публично своих сторонников Горбачев избегал, руководствуясь при этом только ему известными соображениями. По крайней мере, я помню только одну защитную публичную речь — это когда он «проталкивал» Янаева в вице-президенты, которого с первого захода не избрали на эту должность. Это была его очередная кадровая ошибка[328].
Это субъективное мнение одной стороны. Но были и объективные факты.
Так, Горбачев (явно под влиянием Крючкова) ограничил доступ Яковлева к секретной информации. Если раньше ему приносили до ста пятидесяти шифровок в сутки, то отныне — не более десяти-пятнадцати.
Как потом стало известно, по команде председателя КГБ все помещения, где работал и отдыхал Александр Николаевич, были нашпигованы скрытыми микрофонами. Дело темное, но некоторые серьезные эксперты-историки убеждены: без санкции Михаила Сергеевича такое было невозможно.
О том же мне говорил помощник Яковлева: