Они готовы были находиться только в рамках заложенной идейной парадигмы, в диапазоне между ревизионизмом и сталинизмом, извлекая из своего школьного опыта и рассказов родителей те факты и свидетельства, которые подтверждали благоприобретенную политическую позицию.
Они жили в этом отношении в гомогенном идеологическом мире. Например, согласно подавляющему большинству интервью, никто из опрошенных ни разу в жизни не слышал своими ушами от живого человека (а не от зарубежного радио) каких бы то ни было «антисоветских заявлений» или сколько-нибудь систематической критики власти. Это совершенно не удивительно, поскольку, будучи с детства убежденными сторонниками власти, они исключали возможность сближения с ними критически настроенных сверстников, а вырастая, окончив вузы, они исключали все «сомнительные контакты», дружбы и связи из своего окружения. […]
Они были советскими людьми, общались с советскими людьми и думали, что все иное, чуждое, несоветское на территории СССР есть ошибка, которую просто нужно исправить — убеждением или насилием[151].
Александр Евлахов, работавший в Агитпропе сначала инструктором, а затем ответорганизатором, рассказал такой случай:
Народ в отделе был разный. Помню, пришли мы по какому-то поводу поздравить одного нашего работника-ветерана. Пришли с бутылочкой, как положено. Кроме меня там был Вячеслав Никонов, внук Молотова, он тоже работал в Агитпропе. Ветеран выпил и вдруг говорит:
— Этот пятнатый партию просрет. Потому что он ориентируется на таких, как ты, — ткнул пальцем в меня. — И на таких, как ты, — ткнул пальцем в Никонова. — А такие партии не нужны. С научными степенями, шибко грамотные. Мы сюда пришли после школы-восьмилетки и партийных курсов, мы от народа сюда пришли, а вы? Я своими зубами загрызу любого, кто против партии, а вы?
Потом он достал из сейфа листки, на них, как выяснилось, много лет подряд выписывал те привилегии, которых после Сталина лишали партийных чиновников. Стал перечислять: вот при Хрущеве отобрали то-то, при Брежневе то-то… И зло заключил:
— Все у нас отобрали. А пятнатый совсем партию просрет.
При встрече с Яковлевым я рассказал ему об этом эпизоде. Он в ответ промолчал. И без меня хорошо знал таких сталинских ветеранов — они были в каждом отделе ЦК, «солдаты партии», беззаветно служившие ей (или аппарату?) много лет, а теперь ощутившую свою ненужность.
Мы же, те, кто поверил в перестройку, называли себя «яковлевцы». И очень переживали за А. Н., когда его нещадно ругали всякие сталинисты, националисты и прочая публика[152].