Александр I

Именно по этой причине царь — получивший невероятный шанс разом переменить положение дел в Империи — в конце концов потребовал изменить порядок введения новшеств. Не сразу, а «исподволь», шаг за шагом, всякий раз придумывая убедительные доводы для отвода глаз.

Сперанский понимал, к чему может привести постепенность,[123] но волю монарха исполнил. Преобразования разделены были на несколько этапов и расписаны по числам на 500 дней вперед (считая от даты представления плана царю).

Все должно было начаться 1 января 1810 года с учреждения Государственного совета.

Затем, в течение года, предстояло изготовить и рассмотреть все требуемые законы; в январе открыть Министерство финансов и казначейство, в феврале учредить Министерство полиции и присоединить к Министерству внутренних Дел коммерцию; к маю подготовить Государственное Уложение и 1 мая Манифестом объявить выборы Собрания для его принятия; 15 августа преобразовать Собрание в Государственную думу и назначить ее канцлера; 1 сентября, в первый День русского Нового года по допетровскому календарю, Думу открыть и Уложение принять; далее кое-что еще усовершенствовать по мелочам и к славному юбилею 10-летия Царствования Александра Павловича реформу завершить.

ГОД 1809. Декабрь. 31. Вечер.

35-ти сановникам вручены повестки собраться 1 января в 8 часов 30 минут в одну из зал Шепелевского дворца.

ГОД 1810. Январь. 1. 9 часов утра.

Государь держит речь перед новособранным Государственным советом:

«…Каким образом в государстве, столь обширном, разные части управления могут идти с покойностию и с успехом, когда каждая движется по своему направлению, и направления сии нигде не приводятся к единству?

Одно личное действие власти… не может сохранить сего единства. Сверх сего, лица умирают; одни установления живут и в течение веков охраняют основания государств.

Уповая на благословение Всевышнего, мой долг будет разделять труды ваши и искать одной славы, для сердца моего чувствительной, чтоб некогда, в поздних временах, когда меня уже не будет, истинные сыны Отечества, ощутив пользу сего учреждения, вспомнили, что оно установлено было при мне и моим искренним желанием блага России».[124]

Отношения с сословием были делом важным. Но куда важнее было для царя другое. Что значит учредить орган предварительного рассмотрения законов, превратить Кабинет министров в верховный правительственный орган, разделить все отрасли власти на четыре соподчиненные ступени (волостная — окружная — губернская — Государственная дума; волостной — окружной — губернский — Верховный суд; то же и с исполнительной ветвью)? Это значило не просто полностью поменять структуру правления Империей; не просто задеть интересы аристократии, но разом переменить все социальные роли. В том числе роль монарха. Царь не мог этого не понимать. Понимая — не мог не тревожиться. Недаром столь тщательной и столь тесной была совместная (в ноябре — декабре почти ежедневная) работа проектанта и прожектера, Сперанского и царя, над преобразовательными бумагами.

ГОД 1810. Январь. 23.

Наполеону отказано в испрашиваемой им руке Анны Павловны. Предлог. — молодость невесты («не ранее, чем через два года»).

Январь. 26.

Наполеон подписывает брачный договор с Марией-Луизой, избрав тем самым союз с Австрией, но не с Россией.

Конвенция о Польше им не ратификована.

Путь к предстоящей войне открыт.

Сперанский додумывал до конца все. Но не все до конца договаривал и не во всем признавался даже самому себе. Прежде всего в том, что предложенная им система, придя в движение, обессмыслит не только аристократию, не только самодержавие, но и в целом — Империю. Что при современном ему состоянии человечества есть только две возможности общественного устроения:

демократический баланс общественных интересов, взаимное равновесие политических полюсов;

центростремительность Империи, державная сосредоточенность Царства. I Америка — и Россия.

И если отказываться от второго, нужно решаться на первое. И если избирать первое, нужно готовиться к утрате второго.

Иначе или произойдет сметающая все на своем пути революция, в зазор между Америкой и Россией вторгнется Франция «образца» 1789 (если не 1793-го!) года, или получится нечто третье — именно то, к чему клонили реформы Сперанского. (Точнее — александровские прожекты, Сперанским оформленные.) Не полноценная демократия, не полновесный монархический авторитаризм, не ограниченное конституцией самодержавие, а стройно запутанное царство бюрократии, подобное немецким водяным часам, где не поймешь, как вода перетекает по многочисленным стеклянным трубочкам, не уследишь за тем, откуда она вдруг вырывается, чтобы с шипением обрушиться вниз, и вновь булькая устремиться наверх, никуда не исчезая и ниоткуда не берясь. Вращение в пустоте, взаимопорождающий шелест входящих и исходящих бумаг, записок, докладов, поправок и уточнений.