"При вступлении на трон он был окружен благоговейным обожанием подданных, но не оправдал ничьих надежд, не проведя в жизнь ни одной из обещанных стране либеральных реформ. Новый прилив народной любви окружил его после победы над Наполеоном, но, вернувшись в Россию из заграничных походов, он снова предал доверие нации, превратившись в самодержавного властелина. Якобы просвещенный Господом, он стал вдохновителем репрессий как в России, так и в Европе. То и дело взывая к христианскому милосердию, он создал в Европе Священный союз, а в России — каторгу военных поселений <…>.
Его называли "Северный Сфинкс", "коронованный Сфинкс", "Сфинкс, не разгаданный до гроба". Знал ли он сам, кем был? Не в том ли его трагедия, что, постоянно мечтая делать добро, он был неспособен его творить? Да, на протяжении всего своего земного пути он страшился дела, которое желал бы совершить. Опасаясь беспорядка, который неизбежно вызывает любое нововведение, он чаше всего останавливался на полдороге. Два шага вперед — три назад".
Два шага вперед — три назад? Русский издатель и публицист Н.И. Греч с этим категорически не согласен. Он пишет:
"Нет ни одной отрасли государственного управления, которая не была бы преобразована, исправлена, дополнена в его царствование; многие части созданы им совершенно".
А вот мнение прекрасно знавшего Александра М. М. Сперанского:
"Все, что он ни делает, он делает наполовину. Он слишком слаб, чтобы управлять, и слишком силен, чтобы быть управляемым".
Но, вполне возможно, что это все выдумал министр полиции А.Д. Балашов, что он просто приписал эти слова Сперанскому.
Курт фон Стединг (шведский генерал-фельдмаршал):
"Если его трудно было в чем-нибудь убедить, то еще труднее заставить отказаться от мысли, которая однажды в нем превозобладала!"
Великий князь Николай Михайлович (внук Николая I):
"Александр многое усвоил, так как был восприимчив, но усвоил поверхностно, не вдумываясь в суть дела и не стараясь понять духа русского человека. Поэтому его решения были торопливы и необдуманны, недоставало прочного фундамента".
Конечно же Александра не украшала его мнительность, помноженная на подозрительность, которая порой граничила с психическим расстройством. Его вечно одолевал комплекс неполноценности, он постоянно размышлял о некоем мистическом смысле убийства своего отца.
Анри Труайя совершенно верно подмечает:
"Александр убежден, что именно его постигла Божья кара. Каждый раз, когда судьба ополчается против него, в его сознании возникает образ отца. Александр чувствует, что отцеубийство отравляет его самые чистые помыслы, самые благородные действия. Даже победа над Наполеоном, которая должна бы принести ему непреходящую благодарность подданных, обернулась в некотором роде против него. Что бы он ни предпринимал, он не был ни понят, ни любим своим народом".
Александра бесконечно утомляли все эти, по его мнению, несправедливые упреки. Он пытался избавиться от этого, самоутверждаясь то как политик, то как полководец. Естественно, особенно трудно было ему сравнивать себя с личностью Наполеона, которого он одновременно и боготворил, и ненавидел. Тем радостнее для него были победы в походах против этого гениального военачальника. Однажды в победоносном 1814 году, проезжая сквозь ряды своих войск, отдававших ему честь, он сказал генералу А.П. Ермолову:
— В России все почитают меня весьма ограниченным и неспособным человеком; теперь они узнают, что у меня в голове есть что-нибудь.
Кстати, эти же слова он потом повторил спустя два месяца, когда союзные армии вступили в Париж.
Но в решительные минуты истории российской Александр умел быть честным и благородным. Например, в день Аустерлицкого сражения он не стал винить в поражении М.И. Кутузова, хотя именно тот непосредственно руководил боевыми действиями. Перед сражением он лишь спросил:
— Ну что, как вы полагаете, дело пойдет хорошо?
На это хитрый Кутузов ответил:
— Кто может сомневаться в победе под предводительством Вашего Величества!
Александр нахмурился:
— Нет, вы командуете здесь, а я — только зритель.
На это Кутузов лишь покорно склонил голову
Впоследствии, вспоминая об этом кошмарном сражении,
Александр писал: "Я был молод и неопытен. Кутузов говорил мне, что нам надо было действовать иначе, но ему следовало быть в своих мнениях настойчивее". После этого, кстати, Александр стал весьма холодно относиться к Кутузову: он так и не смог забыть о позоре Аустерлица, он так и не смог простить опытного полководца, который, ничего не предприняв, стал немым свидетелем главного в его жизни военного унижения.
А вот еще несколько оценок Александра со стороны его современников.
Генерал С.А. Тучков 2-й: