После битвы при Фридланде ситуация на востоке Европы изменилась кардинальным образом — Наполеон вышел на границу Российской империи. В Петербурге к тому времени сложились три «партии»: проанглийская, пропрусская и сторонников политики «свободных рук». Однако при всех различиях их объединяло главное — ненависть к Наполеону. Уже с осени 1806 года каждый воскресный и праздничный день по окончании литургии духовенство было обязано читать объявление Святейшего синода, перечислявшее «прегрешения» Бонапарта. Его обвиняли в желании упразднить православную церковь, в том, что якобы во время революции он отрекся от Христовой веры и стал язычником, а во время похода в Египет сделался защитником мусульман и проповедовал Коран и, наконец, к вящему посрамлению Церкви созвал в Париже великий еврейский Сангедрин (синедрион — высший трибунал) и потребовал провозгласить себя Мессией.
Однако после поражения при Фридланде анафему пришлось сочетать с переговорами с победителем-«Антихристом». 25 июня 1807 года состоялась знаменитая встреча Наполеона и Александра I на плоту посредине Немана под Тильзитом. Французский император вел себя на ней как хозяин, опьяненный военными победами, что являлось грубой психологической (а значит, и политической) ошибкой. Скажем, во время первой встречи монархов на плоту французское военное судно с восемью десятками солдат встало между плотом и берегом, занятым русскими, — Наполеон не постеснялся принять особые меры предосторожности и выразить тем самым недоверие собеседнику. Короче говоря, очаровать российского коллегу ему не удалось. Вообще вопрос о том, кто кого лучше узнал в Тильзите — Наполеон Александра или Александр Наполеона, — до сих пор остается открытым.
По условиям Тильзитского мира Россия соглашалась на уступку Пруссией земель на левом берегу Эльбы. Из польских территорий, принадлежавших Пруссии, образовывалось герцогство Варшавское. Гданьск (Данциг) становился вольным городом, а Белостокский округ отходил к России. Она брала на себя посредничество в англо-французских переговорах, а Франция соглашалась посредничать при заключении мира между Россией и Турцией.
Подписанный одновременно союзный договор между Россией и Францией предусматривал совместные действия обеих держав против всякого враждебного им европейского государства и присоединение России к континентальной блокаде Англии, которое оговаривалось, во-первых, возможной неудачей в англо-французских переговорах; во-вторых, наличием антибританского союза скандинавских государств. Если оставить в стороне имперские амбиции и ультрапатриотическую риторику, то придется признать, что в Тильзите Россия уступила Наполеону лишь то, что уже и так было им завоевано. Однако в Петербурге, где о холодной логике в этот момент говорить не приходилось, данный договор был воспринят совершенно иначе. Во всяком случае, французский представитель в России Р. Савари писал: «Я слышал от свидетеля, что в Тильзите чиновник русской канцелярии Новосильцев, сильно привязанный к императору Александру, сказал ему: «Государь, я должен вам напомнить о судьбе вашего отца». На что получил ответ: «Боже мой! Я это знаю, я это вижу, но что же я могу сделать против жребия, который меня ведет?»{209}.
Почему Тильзит был воспринят россиянами, что называется, в штыки? Проигранные сражения при Аустерлице и Фридланде не ощущались обществом как несмываемое пятно на совести Александра (на полях сражений всякое бывает), а вот Тильзитский договор оно расценило как постыдный документ. Действительно, в Тильзите Александр вынужден был смириться с рядом непопулярных условий: согласиться с существованием Рейнского союза и созданием на границах с Россией зависимого от Франции Польского государства, признать Жозефа Бонапарта, старшего брата Наполеона, главой Неаполитанского королевства, заключить союз против Англии. В обществе заговорили, что поражения русской армии были обусловлены не гением Наполеона и даже не ошибками союзного командования, а явились Божьей карой, обрушившейся на голову отцеубийцы.