Александр I и Наполеон

Заговор против Павла возглавили люди, которым царь, при всей его подозрительности, вполне доверял. Инициатором и вдохновителем заговора стал 29-летний вице-канцлер империи Никита Петрович Панин — сын генерал-аншефа П.И. Панина, усмирителя Пугачева, и племянник канцлера Н.И. Панина, который в 1760–1773 гг. был воспитателем цесаревича Павла. После того как в ноябре 1800 г. Панин из-за своего англофильства подвергся опале, возглавил заговорщиков генерал от кавалерии граф Петр Алексеевич фон-дер Пален — с 28 июля 1798 г. петербургский военный губернатор, прирожденный интриган, фарисей и циник с железными нервами, «Талейран, Фуше, Бернадот в одном лице», по выражению А. Сореля. В центральное ядро заговора входили также генерал-лейтенант барон Л.Л. Беннигсен («длинный, как шест», «хладнокровный, как черепаха», «важный, словно статуя командора», — вспоминали о нем современники) и бывший фаворит Екатерины светлейший князь Платон Зубов с братьями графами Валерианом и Николаем. Доверие к Зубовым, на первый взгляд необъяснимое, Павел, должно быть, проявлял в благодарность за то, что Николай Зубов первым известил его в Гатчине об инсульте Екатерины. К ядру заговора примкнули с десяток генералов и полсотни офицеров. Среди них были генералы, командиры самых привилегированных гвардейских полков — Преображенского (П.А. Талызин), Семеновского (Л.И. Депрерадович), кавалергардского (Ф.П. Уваров), полковники П.А. Толстой, П.М. Волконский, И.М. Татаринов, И.Г. Вяземский, В.М. Яшвиль, А.В. Запольский, штабс-капитаны Я.Ф. Скарятин и Д.Н. Бологовский, полковые адъютанты А.В. Аргамаков и Е.С. Горданов, поручик К.М. Полторацкий, подпоручик С.Н. Марин (известный поэт), всего — человек 60.

Прямое отношение к заговору имел и английский посол в Петербурге лорд Ч. Уитворт, который, вероятно, субсидировал заговорщиков. Он поддерживал сношения с ними через свою любовницу, молодую генеральскую вдову и светскую львицу О.А. Жеребцову (родную сестру заговорщиков Зубовых). По слухам, именно Жеребцова привезла из Англии «миллионы для выдачи содержания заговорщикам».

Биограф Александра I вел. кн. Николай Михайлович предполагал, что знала о заговоре и не выдала его Павлу императрица Мария Федоровна, хотя «современники и историки безмолвствуют» об этом, а ее дневники тотчас после смерти ее были- сожжены Николаем I. Во всяком случае, императрица зимой 1800–1801 гг. была у мужа в немилости, опасалась возможной ссылки или тюрьмы и могла желать заговорщикам успеха.

Что касается Александра Павловича, то весь заговор был затеян, собственно, в его пользу и с расчетом на его согласие. Панин и Пален сошлись на том, что в случае удачи заговора Павел будет отстранен от престола (если его не убьют), а цесаревич Александр подпишет конституцию, согласно которой император должен частично поделиться властью с выборным Сенатом, т. е. с дворянской олигархией. К осени 1800 г., когда заговор уже созрел, Панин взял на себя смелость посвятить Александра в планы заговорщиков. Судя по тому, как рассказывал об этом сам Панин генералу С.А. Тучкову шесть лет спустя, Александр «дал Панину честное слово, что коль скоро вступит на престол, то непременно подпишет сию конституцию», но был против насильственного устранения Павла. После отставки Панина взялся зондировать Александра Пален.

Рискуя не только доверием Павла, но и собственной головой, Пален убеждал Александра долго и напористо[44]: «Льстил ему или пугал насчет его собственной будущности, предоставляя ему на выбор — или престол, или же темницу и даже смерть <…> Александр не соглашался ни на что, не потребовав от меня предварительного клятвенного обещания, что не станут покушаться на жизнь его отца. Я дал ему слово. Я не был настолько лишен смысла, чтобы внутренне взять на себя обязательство исполнить вещь невозможную, но надо было успокоить щепетильность моего будущего государя, и я обнадежил его намерения, хотя был убежден, что они не исполнятся».

Поверил ли Александр «клятвенному обещанию» Палена или только сделал вид, что верит ему? Н.Я. Эйдельман, специально исследовавший и воссоздавший буквально по часам картину цареубийства 11 марта 1801 г., усматривал в колебаниях Александра перед Паленом «желание „умыть руки“» — «мечта наследника „спасти отца“ существовала, наверное, только в той степени, в какой гибель Павла могла бросить тень на него самого». Думается, однако, что мотивы колебаний Александра были сложнее. Учитывая, сколь потрясенным оказался он, когда узнал о цареубийстве («изобразить» такое потрясение не смог бы никакой артист), нельзя не признать в его колебаниях известную долю искренности. Скорее всего, в переговорах с Паленом он, по меткому выражению К. Валишевского, «создал себе иллюзию и обманул даже свою собственную совесть».