– Расстреливать и вешать поджигателей! – приказывает он, в сильном волнении расхаживая по залам дворца. – Послать немедленно Мортье с большим отрядом войска тушить пожар, – снова приказывает он. – Какое варварство, сжечь собственное своё имущество, но вместе с тем какое самоотвержение! Да, да, я принуждён согласиться, что русская нация – великая нация! – со вздохом проговорил Наполеон.
Пребывание его в Кремле становилось всё более и более опасным; в самом дворце лопались стёкла и летели головни, от дыма воздух был смраден и удушлив. Наполеон выехал в Петровский дворец, который со всех сторон окружили пушками, и старая гвардия Наполеона поселилась на Ходынском поле. У каждой из застав расставлено было множество часовых.
Кто сжёг Москву – русские или французы? Это ещё до нашего времени остаётся малоизвестным, вернее – первые, потому что французы не имели ни малейшей надобности предавать Москву пламени; напротив, они хотели пожить в полное своё удовольствие, понадеялись на хлебосольство москвичей, думали иметь покойные квартиры и сытную пищу. Пожар Москвы, вернее всего, дело русских, но за это никто не осмелится упрекнуть их: они не хотели, чтобы врагу родины досталось их достояние.
– Пусть лучше сгорят наши дома, наше имущество.
Москва хотя и была в плену у врагов, но она спасла Россию.
«О Сионе, Сионе, граде Божий! От тебя изыде спасение Израилево и вся земля», – сказал преосвященный Августин в своей проповеди, когда французы оставили Москву.
Ещё до Бородинской битвы граф Ростопчин, между прочим, писал князю Багратиону: «Народ здешний решительно умрёт у стен московских, и когда в благом предприятии Бог ему не поможет, то, следуя русскому правилу – «не доставайся злодею» – обратит город в пепел, и Наполеон получит, вместо добычи, только место, где была добыча». Так оно и случилось. Москвичи оставили французам не Москву богатую, населённую, а пустынную, выжженную.
«Гори, Москва, но живи, Россия» – таково было общее мнение тогдашних русских людей, решивших принести французам последнюю жертву.
Французы с ужасом смотрели на пожарище. Этот пожар был предвестником их гибели.
Недостаток провианта и фуража давал себя знать французам, к этому ещё присоединилась суровая осень. Солдаты, голодные, полураздетые, вслух роптали на своего императора.
Ожесточённые французы стали вымещать свою злобу на оставшихся в Москве жителях: они грабили, врывались в дома, разбивали лавки, рылись в пепле обгорелых домов, и на улице, среди белого дня, разували и раздевали жителей, на которых, как на лошадей, навьючивали награбленное имущество; врывались в церкви, кощунствовали и превращали святые храмы в конюшни и в поварни; в святые иконы вбивали гвозди и вешали на них свои мундиры и конскую сбрую. Почти все московские храмы, уцелевшие от пожара, не уцелели от грабежа и осквернения.
Наполеон думал устрашить жителей казнями и хотел тем остановить поджоги; стали ловить и правых, и виноватых и без суда их расстреливать; не было пощады даже тем, которые перебегали от одного горевшего дома в другой.
Хитрый Наполеон, сознавая безвыходность своего положения, пустился на хитрость: посредством своих прокламаций, в которых обещал москвичам разные льготы, он старался с ними сблизиться; но верные царю и родине москвичи с презрением оттолкнули от себя хвастливое обещание завоевателя и мстили врагам отечества, как только могли.
Час возмездия гордому Наполеону наставал; пролитая им кровь многих тысяч людей вопияла о мщении. Счастливая звезда его гения стала тускнеть. Теперь опомнился Наполеон, но было уже поздно…
ГЛАВА VI
Император Александр со скорбью узнал, что его первопрестольная столица отдана без боя: государь заплакал при этом роковом известии и не скрывал своих слёз от приближённых.
– За Москву, князь Михаил Илларионович, ты дашь мне ответ! Ты мне ответишь! – говорил император; слова эти относились к главнокомандующему князю Кутузову; государь не думал, чтоб Кутузов решился без боя отдать Москву Наполеону.
Наполеон употреблял всю свою хитрость, чтобы войти в переговоры с государем о мире, который теперь был более чем необходим для Наполеона.
В ответ на это император Александр сказал следующие великие слова:
– Я скорее уйду в Сибирь, отращу себе бороду, буду ходить в простом кафтане, но не заключу мира с Наполеоном.
Вскоре после известия о занятии Москвы французами был выпущен высочайший манифест: