Читаем Александр I полностью

– А вишь как, сыночек: годов десять старуха по богомолью со мной ходила. Стала она прихварывать, смерть её застигла на одном постоялом дворе; тут перед смертию она и повинилась мне, что подкинула тебя к воротам княжеской усадьбы. Стала я расспрашивать, зачем это она сделала? Не смогла старуха мне больше ответить – язык у ней отнялся. Похоронила я её и пошла в Каменки; тебя, Николюшка, хотелось мне увидать. Пришла я в княжескую усадьбу, попрошайкой притворилась. На княжеский двор меня не пустили, и я сквозь садовую решётку тебя увидала. И как сейчас вижу: на тебе была кумачная рубашечка, на ножках сапоги, с другими дворовыми мальчонками ты бегал, таким весёленьким мне показался. Порадовалась я на тебя, заочно благословила и прочь отошла от садовой решётки. В ту пору обнять тебя, сынок, хотелось, расцеловать, да не посмела. В Киев пошла и там в Фроловской женской обители десять годов выжила, неся строгое монастырское послушание. Хотела в той обители до гробовой доски дожить. Да не вытерпела, в родные Каменки потянуло – на тебя ещё хоть разочек взглянуть захотелось. И послал мне Господь Бог великое утешение: с тобою встретилась. Вот и весь мой рассказ. Теперь хочешь – суди меня, сынок, хочешь – милуй.

Странница Марья замолчала; Цыганов подошёл к матери, крепко её обнял и проговорил:

– Родная, не судить тебя я буду, а любить! Матушка, ты обновила мою жизнь невесёлую; теперь я стану другим человеком. У князя Гарина в Москве есть дом, живёт в нём сын князя, с войны он вернулся. Вот я и пойду к нему.

– Зачем, сынок?

– Как зачем?! Скажу ему, кто я, ведь я по отцу-то ему родной брат Всю мою жизнь смотрели на меня как на подкидыша безродного. Теперь пусть посмотрят по-другому.

– Не ходи, Николюшка, зачем?

– Heт, родная, не останавливай, пойду Да ты не думай, матушка, денег просить я не буду. Не деньги мне дороги, а хочется мне, матушка, их княжескую гордость побороть.

– Твоя воля, сын, делай как хочешь! – проговорила Марья.

– Не выгонит меня молодой князь, по отцу я братом ему прихожусь, ведь так, матушка?

– Так, так, Николюшка.

– Теперь меня не назовут «подкидышем безродным» – у меня есть мать, отец, есть имя…

Николай Цыганов ещё раз побывал в княжеском доме. Пришёл он накануне отъезда Сергея в Каменки. На этот раз молодой князь принял своего побочного брата ласково и стал расспрашивать об его матери.

– Где живёт твоя мать?

– Со мною, – ответил Цыганов, он назвал улицу где они жили.

– В такой глуши!

– Что делать, там жизнь много дешевле.

– Найми приличное помещение, здесь на Поварской есть недорогие квартиры. Если у тебя нет денег, то скажи: мой отец и я дадим тебе.

– Благодарю вас, но денег ни от вас, ни от князя Владимира Ивановича я не приму.

– Это почему? – удивился князь.

– Я молод и могу сам своим трудом прокормить себя и свою мать, – с достоинством ответил Цыганов.

– Я не узнаю тебя, Николай Откуда такая перемена?

– На это, князь, я вам так отвечу: я нашёл свою мать, а материнские ласки и заботы хоть кого исправят.

– Радуюсь за тебя. Я завтра еду в Каменки.

– Счастливый вам путь, князь.

– Не будет ли от тебя каких поручений к моему отцу? Может, ты хочешь у него что-нибудь попросить?

Молодой князь слово «моему» подчеркнул – он ещё никак не мог примириться с тем, что у него есть брат.

– Никаких поручений и никаких просьб от меня не будет. Я отдаю на вашу волю известить князя Владимира Ивановича, что тот жалкий приёмыш, который долгие годы жил в его усадьбе наравне с прочими дворовыми, – его сын… – с горькою усмешкой проговорил Николай.

– Я никогда не возьмусь за такое поручение к отцу; сказать, что ты его сын, невозможно, – тихо промолвил Сергей Гарин.

– Почему же? – спросил Николай.

– А потому, что такие слова могут дурно повлиять на здоровье отца, и мне слишком щекотливо говорить с ним… Да и не время: ты, вероятно, слышал про свадьбу?

– Как же, слышал: княжна Софья Владимировна выходит замуж.

– За Леонида Николаевича Прозорова, – добавил князь Сергей.

– Конечно, в такое время до меня ли! – В голосе молодого прапорщика слышна была ирония.

– Ты, кажется, обиделся?

– Я не смею обижаться, ведь я незаконный сын вашего отца. Без прав, без имени. Вам, родовитому князю, стыдно назвать меня братом, даже здесь, когда мы только вдвоём, – сказал Цыганов, в его словах слышны были и упрёк, и слёзы.

Молодой князь смутился и не нашёлся что ответить.

– Ты не упрекай меня – я привык смотреть на тебя как… как…

– Как на дворового, как на раба?

– Я этого не говорил.

– Да, но вы хотели сказать. Повторяю, князь, я никому не скажу, что вы мой брат Будьте вполне спокойны.

– Я знаю, ты умный и рассудительный человек.

– Прощайте, князь, – сказал Цыганов, приготовляясь уйти.

– Куда же ты?

– Домой, меня ждёт мать.

– Знаешь, Николай, мне бы хотелось взглянуть на твою мать.

– Зачем?

– Как зачем! Ну, поговорить с ней…

– Она простая женщина и разговаривать с вами не умеет.

Сергей холодно простился с Цыгановым. Его очень злила заносчивость последнего.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза