Александр Грин

В эту девушку влюблены в «Золотой цепи» все – и богач Ганувер, и его верный друг капитан Дюрок, и старый капитан Орсуна, и сам Санди. Но более всего – автор. Молли – полуженщина, полуребенок, женщина-дитя, женщина-фея, любимый женский тип Александра Грина. Все ее трогательные и наивные поступки наполняют сердца героев умилением, нежностью, а непосредственность сводит с ума и старого, и малого.

«– А я – я не люблю его?! – пылко сказала девушка. – Скажите „Ганувер“ и приложите руку мне к сердцу! Там – любовь! Одна любовь! Приложите! Ну – слышите? Там говорит – „да“, всегда „да“! Но я говорю „нет“!

При мысли, что Дюрок прикладывает руку к ее груди, у меня самого сильно забилось сердце».

Или вот другая, опять же с налетом легкого эротизма сцена.

«– Она была босиком, – это совершенно точное выражение, и туфли ее стояли рядом, а чулки висели на ветке, – ну право же, очень миленькие чулочки, – паутина и блеск. Фея держала ногу в воде, придерживаясь руками за ствол орешника. Другая ее нога, – капитан метнул Дигэ покаянный взгляд, прервав сам себя, – прошу прощения, – другая ее нога была очень мала. Ну, разумеется, та, что была в воде, не выросла за одну минуту…

– Нога… – перебила Дигэ, рассматривая свою тонкую руку.

– Да. Я сказал, что виноват. Так вот, я крикнул: „Стоп! Задний ход!“ И мы остановились, как охотничья собака над перепелкой. Я скажу, берите кисть, пишите ее. Это была фея, клянусь честью! – „Послушайте, – сказал я, – кто вы?“… Катер обогнул кусты и предстал перед ее – не то чтобы недовольным, но я сказал бы, – не желающим чегото лицом. Она молчала и смотрела на нас, я сказал: „Что вы здесь делаете?“ Представьте, ее ответ был такой, что я перестал сомневаться в ее волшебном происхождении. Она сказала очень просто и вразумительно, но голосом, – о, какой это красивый был голос! – не простого человека был голос, голос был…

– Ну, – перебил Томсон, с характерной для него резкой тишиной тона, – кроме голоса, было еще что-нибудь?

Разгоряченный капитан нервно отодвинул свой стакан.

– Она сказала, – повторил капитан, у которого покраснели виски, – вот что: „Да, у меня затекла нога, потому что эти каблуки выше, чем я привыкла носить“. Все! А? – Он хлопнул себя обеими руками по коленям и спросил: – Каково? Какая барышня ответит так в такую минуту? Я не успел влюбиться, потому что она, грациозно присев, собрала свое хозяйство и исчезла.

И капитан принялся за вино.

– Это была горничная, – сказала Дигэ, – но так как солнце садилось, его эффект подействовал на вас субъективно».

Ироническая злючка Дигэ – соперница Молли, принадлежащая к «высшему разряду темного мира». Любовник Дигэ Галуэй, выдающий себя за ее брата, говорит, что «сумасшедший Фридрих никогда не написал бы своих книг, если бы прочел только тебя». Она красива, хищна, коварна, умеет произвести на мужчину впечатление и овладеть его душой, она – женщина-вамп, хищница, разрушительница, несущая герою гибель. Но в «Золотой цепи» весь этот демонизм снимается мягкостью и ироничностью повествования, даже некоторым обаянием, предсказывающим будущий жанр «иронического детектива». И точно так же иронично и беззлобно описаны циничные сообщники Дигэ, хозяин суденышка, на котором служит Санди, и злые, насмешливые матросы. «Золотая цепь» в этом смысле замечательный пример того, как далеко ушел Грин от той магии и всесилия зла, которые присутствовали в его ранних рассказах. Позднее именно это обстоятельство позволило многим мемуаристам и гриноведам говорить о том, что творчество Грина сильно просветлело после Октябрьской революции и что именно в такую своеобразную художественную форму вылился вклад Грина в советскую литературу.

Едва ли надо доказывать, что революция тут ни при чем, но конфигурация, при которой героя окружают две вольно или невольно соперничающие за его сердце женщины, выражающие две крайности женского естества, ангельский и демонский, – для Грина характерна. Так было в «Блистающем мире», где сталкивались Руна и Тави, так было в раннем рассказе «Сто верст по реке», где светлой Гелли приходится расплачиваться за грехи темных женских страстей и доказывать, что женщина – не только сосуд зла. Так было в «Колонии Ланфиер», так будет в романе «Джесси и Моргиана», но побеждает всегда светлая душа, и юный Санди, который спас Молли, с риском для собственного престижа и самолюбия, переодевшись в женское платье, через несколько лет, уже будучи штурманом, встретит супружескую пару Дюрока и Молли и захочет воскликнуть: «Вы, Молли, для меня – первая светлая черта женской юности, увенчанная смехом и горем, вы, Дюрок, – первая твердая черта мужества и достоинства!»

Но странно, по-вагнеровски печально и призрачно показано счастье Молли в эпилоге второго романа Александра Грина. Она жалуется на то, что у нее все время болит голова, она утомлена, и Дюрок спешит увезти Санди из дома, говоря, что Молли больше не выйдет.

«Я больше никогда не видел ее. Я ушел, запомнив последнюю виденную мной улыбку Молли, – так, средней веселости».