Александр Дюма

30 июля 1793 года он стал бригадным генералом, месяцем позже командовал дивизией, а еще пять дней спустя под его начало перешла вся Западная Пиренейская армия. Где-то между двумя повышениями мужа кроткая Мари-Луиза родила девочку, которую назвали Мари Александрина Эме, и очень сокрушалась, что с первого раза не смогла подарить супругу сына. Но Тома Александр, вроде бы не огорчившись, примчался взглянуть на младенца и обнять жену; правда, он пробыл тогда дома всего четыре дня – служебные обязанности не давали ему большей передышки.

Этот суровый воин был вместе с тем добрым и справедливым человеком. Принципиальный противник смертной казни, Тома Александр отказался в Байонне смотреть из окна на то, как будут казнить нескольких аристократов, и, несмотря на ропот толпы, недовольной таким избытком чувствительности у бравого воина, демонстративно захлопнул ставни. Санкюлоты в насмешку прозвали его Господин Человеколюбец. На него стали доносить властям, обвиняя в преступной снисходительности. Не желая вызывать еще большее недовольство байоннских патриотов, начальство в следующем же году перевело Дюма в Вандею, затем – в Альпы, но и там, войдя в один прекрасный день в деревню Сен-Морис, генерал увидел на площади… гильотину, ожидавшую очередную порцию жертв: четверых граждан, которые попытались уберечь от принудительной переплавки церковный колокол. Возмущенный нелепостью приговора, Тома Александр приказал разобрать машину для отсечения голов и изрубить ее на дрова для полка, составил в этом расписку, которой потребовал от него лишившийся рабочего инструмента палач, и освободил пленных. Подобные проявления мягкости сочетались у Дюма с любовью к риску, приводившей в изумление его людей. Он с равным удовольствием охотился на серну и преследовал укрепившихся в горах пьемонтцев. Отбив у них гору Валезан, он и этим не удовольствовался и пожелал с горсткой солдат захватить вершину Мон-Сени, подступы к которой считались неприступными. Для того чтобы его люди смогли взобраться по крутому склону, Тома Александр велел изготовить три тысячи стальных крюков, которые прикреплялись бы к подошвам. С тремя сотнями добровольцев сам взобрался по каменному склону и двинулся по заснеженному плато. Вскоре отряд натолкнулся на высокий палисад. Операция, проведенная ночью в полной тишине, не привлекла внимания вражеских часовых, но нападавшие к тому времени выбились из сил, и им трудно уже было перебраться через преграду из кольев. Тогда генерал Дюма, хватая солдат за штаны и за ворот, одного за другим перебросил всех атакующих через палисад. Они беззвучно приземлялись в снег. Толком не проснувшиеся пьемонтцы оказались не способны к сопротивлению, Мон-Сени взяли без боя, и слава храброго и находчивого генерала Дюма еще упрочилась. Начальники в своих рапортах все как один его превозносили. Один из них, Ружье, писал из Бриансона: «Дюма неутомим, он почти в одно и то же время оказывается во всех подразделениях своей армии […] Он всякий раз наголову разбивает итальянцев. Его цель – победа или смерть».

И все-таки слава Господина Человеколюбца не защищала его от подозрений Комитета общественного спасения. Узнав от доносчиков о случае с гильотиной в Сен-Морисе, грозный Колло д’Эрбуа призвал к себе генерала Дюма и потребовал, чтобы тот объяснил свое «антипатриотическое» поведение. Несмотря на все свои заслуги, Тома Александр рисковал и сам попасть под нож гильотины, он уже так и чувствовал затылком мерзкий холодок. Но мулат был достаточно красноречив для того, чтобы уговорить судей не карать его смертью, и Конвент ограничился тем, что принялся без конца перебрасывать храбреца из одного полка в другой, должно быть, опасаясь, как бы тот, задержавшись надолго на одном месте, не приобрел слишком большого влияния среди войска.

К концу 1794 года, после четырех назначений за двенадцать месяцев, Дюма настолько устал от этой «видимости командования», от тайных интриг и склок между офицерами, что подал в отставку и уехал в Вилле-Котре к жене и ее родным. В течение долгих восьми месяцев он в тиши и томительной праздности перебирал свои разочарования, а 5 октября 1795 года вдруг наметились благоприятные перемены. Конвент срочно призвал его в Париж: революции необходим был решительный человек, способный подавить начавшиеся в столице роялистские волнения. Донельзя счастливый тем, что может снова вступить в бой за правое дело, Тома Александр утер слезы жены, наскоро с ней попрощался и 14 октября прибыл в Париж, чтобы со шпагой в руках защищать республику.

Но опоздал! Как раз накануне молодой и никому до тех пор не известный генерал по имени Наполеон Буонапарте расстрелял «врагов» у церкви Сен-Рош и благодаря этому мгновенно прославился. Конвент был спасен, пост командующего внутренними войсками достался подавившему мятеж победителю – немыслимо честолюбивому, как о нем говорили, корсиканцу.