Александр Безыменский

Безыменский до мозга костей пропитан активностью. Он не может представить себя бездеятельным, посторонним зрителем борьбы и строительства. Самая мысль о пассивности, о покое ему мучительна.

…Не тоска ли всю ночь таскать
По кроватям и мысли и тело?!
Не тоска ли, скажи, не тоска
По ночам ничего не делать?!

Всеми фибрами своей души Безыменский любит свой класс, а также цитадель своего класса, горнило борьбы и творчества — завод. Он относится к нему с чисто родственною нежностью:

Хочется мне и еще, и еще
Взять,
Чтобы спрятать
В жадном, заводском, младенческо зев
Запад и юг!
Восток и север!
Соли, все соли у вас я возьму!

Для торжества своего класса, для успешного роста «почки весенней» — завода, поэт готов на величайшие жертвы. В одном из стихотворений цикла «Стихи о сыне», проникнутого теплой и нежной привязанностью к маленькому сынишке, как раз в стихотворении, написанном по поводу появления этого любимого Львенка на свет, Безыменский обращается к нему с такими бесконечно-суровыми и в то же время искренними словами:

Пришел — так шагай! Пусть зовет тебя жизнь
Всегда впереди на красной трибуне.
А если надо, — иди и ложись
Последней ступенькой к Коммуне.

Однако, любовь к классу, преданность ему, готовность всем пожертвовать для дела революции звучали в стихах многих поэтов. Правда, Безыменский показал эти настроения более реально, более конкретно, более естественно, чем хотя бы Иван Филиппченко, но все-таки не в этом — новое слово Безыменского. Последнему удалось передать ту черту коммуниста, которая оказалась недоступной большинству поэтов «Кузницы». Если Герасимов, Кириллов, Санников споткнулись о будничные тяготы Нэпа, — то Безыменский взглянул и на Нэп теми же глазами, какими смотрел на этот этап революции весь пролетарский авангард. В замечательном стихотворении «Коммунист» Безыменский метко и выпукло показал отличительные свойства большевика-ленинца, одинаково далекого и от оппортунизма, и от «левого ребячества», умеющего и в дни отступления подготовлять грядущие атаки:

Знаю: придется не мало
Маленьких дней пройти.
Вышел с гудком, запевалой,
В десятилетья пути.
Знаю я каждое место,
Где мне ступить и чем:
Волисполкомом, трестом,
Армией — или ничем.
Знаю оружье любое:
Штык, Совнарком, или горн.
С ними пройду я с боем
Встречные толщи гор.
Знаю, где враг клейкий.
Знаю, где солнце и муть.
Пальцами каждой ячейки
Щупаю верный путь.
Знаю свою пожитки.
Знаю беду на дому:
Пуговицу ль на нитке,
Топи бумаг или тьму.
Вытянул в мир с завода
Рук мускулистых рои.
Знаю: веков поводья
Будут мои!

И когда поэт чувствует в негодующих возгласах комсомольцев перед пивной нотку отчаяния, он спокойно отвечает:

Полно!
Пивная
У нас в руках.

Грохочут ли битвы гражданской войны, и жизнь проносится в сплошном дыму или тянутся серые дни Нэпа, когда борьба с буржуазией ведется при помощи червонца и снижения цен, Безыменский всегда один и тот же:

Неведома тому усталость,
Кто в порох мира — головня…
Такими были и остались
Мы до сегодняшнего дня.

Но глубоко заблуждается тот, кто думает, что психика, показанная в стихах Безыменского, это — психика мрачного фанатика, узколобого автомата, «мыслящей гильотины». Да, Безыменский готов пожертвовать даже сыном, но он любит этого сына страстно. Безыменский готов на самые суровые меры, но он ни на минуту не забывает о том, что кровавые страдания периода диктатуры это только ступеньки к светлому, радостному веку коммунизма:

Да! Штык заштопает прорехи,
Придет былому срок смертей.
Лицо земли зальется смехом
Таким, как у моих детей.

Если кто хочет убедиться в том, насколько тонко и правдиво передает Безыменский переживания и настроения нашего живого активного коммуниста, пусть вчитается он в прекрасный отрывок из «Комсомолии». Квартирный хозяин, отвратительная мещанская жаба, под'езжает к комсомольцу-партийцу с типичными обывательскими пошлостями. Кто из нас не слышал от какого-нибудь мещанина-соседа подобных речей?