дия"... Это означало бы какую-то перемену в том, что вокруг нас, но я не верю в перемену. А в той ситуации, которая есть, я не хотел бы стать официальным поэтом». В итоге Александр все-таки дал свое согласие. Запись Юрия Наумова была запланирована на февраль, а Башлачёва — на март.
22 января состоялся квартирный концерт около станции метро «Коломенская». Запись этого мероприятия производил Олег Величко.
Приблизительно 24 января у Олега Ковриги состоялся важный разговор с Александром. Рассказывает Олег: «Мы с Мишей Симоновым323 договорились, что надо обязательно записать Башлачёва в студии. Ну, сколько, в конце концов, можно тянуть?! Время идет, а записи в основном квартирные, на подручных средствах. Миша говорит: „Давай недели через две. Мне еще надо достать то-то и то-то". Я Саше говорю: „Все. Давай тебя запишем по-нормальному, в студии". „Давай. Но только в течение трех дней". Я говорю: „Не успеем за три дня. Надо еще чего-то достать. Давай недели через две". „Нет. Не могу. Только три дня. Извини". Я тогда очень удивился. Понятно было, что он не выпендривается, потому что он никогда не выпендривался. Это не было ему свойственно».
26 января Башлачёв дал концерт в Институте элементноорганических соединений Академии наук СССР на улице Вавилова, в котором работал Олег Коврига: «Они пришли в ИНЭОС с Настей и ее подругой Светой. Мы со Светой пили спирт. Настя, естественно, не пила, потому что была беременна. А Саша на нас смотрел, смотрел — и говорит: „Ладно, налейте и мне немножко водки". Поскольку все это происходило в химической лаборатории, я ему налил в маленькую мензурку, из которых мы там пили. Он ее в руку взял: „Это, случайно, не цианистый калий?" — спрашивает. „Нет". — „И пью я цианистый калий, и ем я цианистый кал..." После
323 Московский звукооператор.
концерта, когда было выпито уже довольно много, Саша увидел восковую грушу, попробовал ее куснуть, но груша-то была ненастоящая, и он кинул ее куда-то, куда глаза глядят. Хорошо, что не попал в вакуумную установку». Вспоминает Илья Смирнов: «Там угощали спиртом, но Башлачёв как раз был совершенно не склонен напиваться, ему и так было весело. [Когда мы поехали по домам] на „Ленинском проспекте" в вагон метро сел какой-то невероятный мужичок, гораздо более поддатый, чем все мы, вместе взятые. В тулупе, застегнутом не на те пуговицы, на которые положено, криво надетом треухе... И Башлачёв говорит: „Вот он, «Батька- топорище»!"»
Марина Тимашева рассказывает: «Потом он сказал, что хочет у меня играть еще один квартирный концерт. Но на следующий день я должна была рано утром улетать на самолете в командировку по своим театральным делам. Плюс он позвонил буквально за день, то есть было еще и трудно найти людей с деньгами, плюс я была смертельно простужена. Я ему говорю: „Давай я с кем-нибудь из ребят договорюсь, не в моей квартире, но устроимся". И в первый раз в жизни он вдруг как-то странно и капризно сказал: „Нет, хочу у тебя!" Отказать ему я не могла». В результате 29 января дома у Марины состоялся один из последних концертов Башлачёва. Его записывал Маринин муж, Сергей Тимашев, и часть песен, исполненных тогда, издана на альбоме «Башлачёв VII» (треки 4—15). Марина продолжает: «Он начал, как водится, с более или менее ранних песен, улыбался, а потом я с кухни слышу, что он поет в такой последовательности: сначала „Когда мы вдвоем", потом, не останавливаясь, через гитарный перебор поет „Ванюшу", и дальше, без остановки, — „Посошок". И я понимаю, что эта последовательность песен мне не нравится, потому что в ней есть логика. То есть сначала человек пишет прощальное письмо кому-то, потом он рассказывает историю смерти, а потом поет про посошок, про
отпевание, про загробную жизнь». К аналогичным выводам пришел и Александр Агеев: «У нас была студия „Колокол" при Рок-лаборатории, и туда стекалась вся музыкальная информация, приносился весь звук, где какие концерты записывались. .. И вдруг приносят концерт Башлачёва у Марины Тимашёвой. Я его когда послушал... Там последние четыре песни — это просто жуть. Человек прощается, вроде как пишет предсмертную записку. Хотя песни-то все те же самые. „Посошок" там... Я его даже в каталог не стал вставлять, чтобы его никому не писали. Чернуха страшнейшая. Мертвый, мертвый человек поет все эти песни». На этом выступлении коду своей известнейшей песни «Время колокольчиков» Александр исполнил без слов «я люблю» и заменив «рок-н-ролл» на «свистопляс».